Огастес выполняет свой долг

Письмоводитель (объясняя). У дьявола, говорят, ад вымощен добрыми намерениями.

Огастес (вскакивает с кресла). Уж не хотите ли вы сказать, что ад вымощен моими добрыми намерениями? Добрыми намерениями правительства его королевского величества?

Письмоводитель. Я предпочитаю ничего не говорить. Пока действует закон о государственной безопасности, это небезопасно.

Огастес. Мне сказали, что ваш город явил всей Англии пример по части режима экономии. Я прибыл сюда, чтобы обещать вашему мэру за его заслуги титул баронета.

Письмоводитель. Мэру! А как же я?

Огастес. Вы? Вы нуль. Насчет вас разговор короткий. Господи, что за гнусный городишко! Я разочарован. До глубины души разочарован. (Бросаясь в кресло). Меня просто тошнит.

Письмоводитель. А уж, кажется, мы ли не старались! Мы все закрыли картинную галерею, музей, театры и кино. Я полгода не был в кино.

Огастес. И вам хочется в кино теперь, когда враг у ворот?

Письмоводитель (мрачно). Теперь уж нет, а вначале я просто места себе не находил. Я чуть было не принял на целый пенни крысиного яду.

Огастес. Что же вам помешало?

Письмоводитель. Один приятель посоветовал мне запить. Это спасло мне жизнь, но только по утрам я обычно не в своей тарелке, как вы, должно быть, заметили. (Икает).

Огастес. Нечего сказать, хорош! И вам не стыдно глядеть мне в глаза и признаваться, что вы пьяница?

Письмоводитель. Что же тут особенного? Теперь война, и все переменилось. Я понимаю, если бы я выпивал за стойкой, меня бы выгнали в два счета. Но я человек солидный и покупаю вино навынос, с тем чтобы выпить его дома. А навынос меньше кварты не отпускают. Если бы до войны мне сказали, что я смогу осилить в день кварту виски, я бы не поверил. Вот чем хороша война: она пробуждает силы, о которых человек сам не подозревал. Вы как раз говорили об этом вчера в вашей речи.

Огастес. Я не знал, что обращаюсь к болвану. Постыдились бы! Нет, этому пьяному безделью нужно положить конец. Уж я здесь наведу порядок. Я буду приходить сюда каждое утро пораньше, пока дело окончательно не наладится. Смотрите, чтобы по утрам к половине одиннадцатого для меня здесь была чашка кофе и две булочки.

Письмоводитель. Насчет булочек ничего не выйдет. Единственный пекарь в городе, который умел выпекать булочки, был гунн; его заключили в концентрационный лагерь.

Огастес. И правильно сделали. Что ж, разве не нашлось англичанина на его место?

Письмоводитель. Как же, нашелся один. Но он оказался шпионом; его отправили в Лондон и расстреляли.

Огастес. Расстреляли англичанина!

Письмоводитель. Ведь это же совершенно естественно. Если немцам нужен шпион, они не возьмут немца, немец всем внушал бы подозрение.

Огастес (опять вскакивая с места). Вы хотите сказать, негодяй, что англичанин способен за деньги продать свою родину врагу?

Письмоводитель. Вообще я бы этого не сказал, но найдутся здесь и такие, что продадут вам родную мать, если случай представится.

Огастес. Бимиш, скверная это птица, которая поганит собственное гнездо!

Письмоводитель. Что ж, так ведь не я же поганю Литл Пифлингтон. Я не принадлежу к правящим классам. Я только объясняю вам, почему у нас нет булочек.

Огастес (в полном возмущении). Так неужели же здесь не найдется разумное существо, которое исполняло бы мои приказания?

Письмоводитель. Есть тут один, подметальщик улиц; он, собственно, был учителем школы, но ее закрыли для экономии. Может быть, он подойдет вам?

Огастес. Что такое? Вы хотите сказать, что, когда жизнь наших славных ребят в окопах и судьба Британской империи всецело зависят от количества снарядов, вы тратите деньги на уборку улиц?

Письмоводитель. Ничего не поделаешь. Мы отменили было уборку, но смертность среди грудных младенцев ужасающе повысилась.

Огастес. Какое значение имеет смертность в Литл Пифлингтоне в такой момент? Думайте о наших славных солдатах, а не о ваших пискливых младенцах!

Письмоводитель. Раз вам нужны бойцы, позаботьтесь о детях. Ведь вам их не отпустят в лавке, как оловянных солдатиков.

Огастес. Короче говоря, Бимиш, вы не патриот. Отправляйтесь-ка вниз, к себе в контору, и распорядитесь, чтобы газовый камин мне заменили обыкновенным. Министерство торговли призывает нас экономить газ.

Письмоводитель. Министерство военного снаряжения приказало нам пользоваться газом вместо угля, чтобы экономить уголь. Кого же слушаться?

Огастес (кричит). Обоих! Ваше дело не критиковать, а слушаться; не раздумывать, а действовать и умирать. Это война. (Успокаивается). У вас есть еще что-нибудь ко мне?

Письмоводитель. Да, я прошу прибавки.

Огастес (от ужаса чуть не валится на стол). Прибавки! Горацио Флойд Бимиш, вы понимаете, что у нас война?

Письмоводитель (иронически). Да, я кое-что читал об этом в газетах, и вы разок-другой поминали о ней.

Огастес. Наши славные ребята умирают в окопах, а вы просите прибавки?

Письмоводитель. Так ведь за что же они умирают? За то, чтобы я мог жить, не так ли? И значит, все это будет ни к чему, если я сдохну с голоду к тому времени, как они вернутся.

Огастес. Все идут на жертвы, никто не думает о себе, а вы...

Письмоводитель. Как так все? А чем, скажите, жертвует булочник? Торговец углем? Мясник? Дерут с меня двойную цену - вот как они жертвуют собой. И я тоже хочу так жертвовать собой. С будущей субботы платите мне двойную ставку; двойную, и ни пенса меньше, или вы останетесь без секретаря. (Решительно, с воинственным видом идет к двери).

Огастес (провожая его уничтожающим взглядом). Ступайте, презренный сторонник немцев!

Письмоводитель (поворачивается, с воинственным задором). Кого это вы называете сторонником немцев?

Огастес. Еще одно слово - и вы ответите перед законом за понижение моего боевого духа. Идите.

Письмоводитель отступает в смятении. Звонит телефон.

(Снимает телефонную трубку). Алло... Да. Кто говорит? А, Гусак, ты?.. Да, я один, можешь говорить... Что такое?.. Шпионка?.. Женщина?.. Да, я взял его с собой... Ты думаешь, я такой дурак, что выпущу его из рук? Это же список всех наших противовоздушных укреплений от Рамсгита до Скегнеса. Немцы дали бы за него миллион... Что? Откуда же она могла узнать о нем? Я никому не говорил ни слова, кроме, конечно, моей Люси... О, Тото, и леди Попхэм, и вся эта компания не в счет: это люди порядочные. Я хочу сказать, что не проговорился ни одному немцу... Пустяки, нечего нервничать, старина. Я знаю, ты считаешь меня дураком, но я не такой уж дурак, как ты думаешь. Пусть она только сунется, я отправлю ее в Тауэр раньше, чем ты соберешься еще раз позвонить мне.

Письмоводитель возвращается.

Ш-ш-ш! Кто-то вошел, дай отбой. Прощай. (Вешает трубку).

Письмоводитель. Вы потеряли связь? (Тон его стал заметно вежливее).

Огастес. А вам какое до этого дело? Если хотите знать о моих связях, посмотрите светскую хронику за прошлую неделю, вы найдете там сообщение о моей помолвке с Люси Попхэм, младшей дочерью...

Письмоводитель. Я не о том. Я думал, вас прервали. Вы можете видеть женщину?