экзаменам, и все шло как по маслу. Солнышко топала так оглушительно, что краб боялся двинуться с места. Вайолет так ловко орудовала картофелиной и металлическими стерженьками, что скоро почти все они были раскромсаны на мелкие отрезки нужного размера. А Клаус, хотя ему и пришлось щуриться, поскольку в его очках бегал Дункан, читал измерительные записи Айседоры так внимательно, что скоро запомнил длину, ширину и высоту почти всего на свете.
— Вайолет, спроси меня размеры темно-синего шарфа, — попросил Клаус, прикрывая записную книжку, чтобы не подглядывать.
Вайолет отдернула картофелину как раз вовремя, и краб отхватил еще кусочек металлической проволоки.
— Каковы размеры темно-синего шарфа? — спросила она.
— Два дециметра длиной, — начал перечислять Клаус, — девять сантиметров шириной и четыре миллиметра толщиной. Нудно, но точно. Солнышко, спроси меня размеры куска дезодорирующего мыла.
Краб нашел, что сейчас как раз удобный момент, чтобы улизнуть, но Солнышко оказалась проворней.
— Мыло? — вопрошающе произнесла она, топая при этом ногой, обутой в шумный башмак.
— Восемь на восемь на восемь сантиметров, — быстро ответил Клаус. — Легкий вопрос. Вы обе здорово справляетесь. Думаю, краб умается не меньше нашего.
— С него хватит, — отозвалась Вайолет, — выпусти его, Солнышко. Нам вполне достаточно отрезков. Я рада, что с этой частью процесса изготовления скобок покончено. Все-таки неприятно так мучить краба.
— Что дальше? — поинтересовался Клаус, когда краб удрал, чтобы поскорее забыть о самых страшных минутах своей жизни.
— Дальше читай мне истории мистера Реморы, — сказала Вайолет, — а мы с Солнышком будем сгибать металлические кусочки и придавать им нужную форму.
— Шабло, — проговорила Солнышко, что значило примерно: «А как мы будем это делать?»
— Смотри, — сказала Вайолет, и Солнышко уставилась во все глаза. Клаус закрыл черную записную книжку Айседоры и начал листать темно-зеленую, принадлежащую Дункану, а Вайолет тем временем взяла пюре из шпината и смешала его с пылью и сеном, пока не образовалась клейкая масса. Потом она нацепила этот комок на острие вилки и прилепила к одной из кип сена, так что рукоятка вилки торчала наружу. Затем Вайолет стала дуть на эту шпинатно-пыльно-сенную смесь, пока она не затвердела.
— Мне всегда пруфрокское пюре из шпината казалось ужасно липким, — объяснила Вайолет, — вот я и решила употребить его вместо клея. Ну а теперь у нас есть отличное приспособление, чтобы превратить эти маленькие отрезки в скобки. Смотри, если я положу полоску поперек рукоятки вилки, то с обеих сторон будет торчать по маленькому отрезку. Эти кончики и вонзятся в бумагу, когда полоски станут скобкой. Если я сниму шумный башмак — что Вайолет и сделала — и постучу металлической пластинкой по концам металлических полосок, они согнутся по бокам рукоятки и превратятся в скобки. Видишь?
— Гиба! — воскликнула Солнышко. Она хотела сказать: «Ты — гений! Но я чем могу помочь?»
— А ты не снимай шумных башмаков и отгоняй от нас крабов. Клаус, начинай читать истории.
— Будет сделано! — отозвалась Солнышко.
— Будет сделано! — ответил и Клаус, и они опять-таки ответили так в шутку.
Они имели в виду, что поняли все сказанное Вайолет и будут действовать соответственно. И все трое Бодлеров действовали соответственно всю оставшуюся ночь. Вайолет стучала по металлическим полоскам, Клаус читал вслух записи в книжке Дункана, а Солнышко топала шумными башмаками. И вскоре на полу лежала кучка сделанных вручную скобок, в голове у Бодлеров скопились рассказы мистера Реморы со всеми подробностями, и ни один краб не посмел им досаждать. И хотя опасность, грозившая со стороны Учителя Чингиза, никуда не делась, вечер начал казаться им довольно уютным. Он напомнил им о тех вечерах, которые они проводили в одной из гостиных их просторного дома с родителями, когда те были еще живы. Вайолет, бывало, возилась с каким-нибудь изобретением, Клаус, бывало, читал и делился прочитанным с окружающими, Солнышко, бывало, чем-нибудь гремела. Конечно, Вайолет тогда не трудилась как безумная над изобретением, которое должно было спасти им жизнь, Клаус не читал тогда столь скучных историй, а Солнышко не отпугивала громким топотом крабов. И тем не менее, по мере того как проходила ночь, Бодлеры всё больше чувствовали себя в Сиротской лачуге как дома. А когда небо осветилось первыми лучами солнца, Бодлеры начали испытывать особое волнение при мысли, что их план, кажется, все-таки сработает и они в конце концов почувствуют себя в безопасности и счастливыми, как в те памятные вечера.
Глава двенадцатая
Делать предположения — вещь опасная и, как всякая опасная вещь, которую вы делаете (например, изготавливаете бомбу или бисквитный торт с клубникой), может навлечь на вас крупные неприятности, стоит только совершить малейшую ошибку. Делать предположения означает попросту испытывать уверенность в чем-то, хотя у вас мало или вовсе нет никаких доказательств вашей правоты. И вы очень быстро убеждаетесь в том, что это ведет к крупным неприятностям. Например, однажды утром вы просыпаетесь и делаете предположение, что ваша кровать стоит на своем обычном месте, хотя у вас, по сути, нет доказательств этого. Но стоит только вылезти из постели, как вы обнаруживаете, что кровать, скажем, плывет в открытом море и вас неминуемо ждет крупная неприятность. И все это из-за неправильного предположения. Так что сами видите: лучше строить поменьше предположений, в особенности по утрам.
Однако в утро общеобразовательных экзаменов бодлеровские сироты находились в таком усталом состоянии, и не только из-за бессонной ночи, проведенной в подготовке к экзаменам и выделывании скобок, но еще и из-за предыдущих девяти бессонных ночей, проведенных в пробежках, что от усталости высказали кучу предположений и все до единого неправильные.
— Ну вот и последняя скобка. — Вайолет потянулась и расправила усталые мышцы. — Теперь с уверенностью можно предположить, что Солнышко не потеряет работу.
— А ты теперь знаешь все истории мистера Реморы со всеми подробностями, а я — все измерения для миссис Басс, — Клаус протер усталые глаза, — так что думаю, с уверенностью можно предположить, что нас не исключат.
— Нилико. — Солнышко зевнула, раскрыв усталый ротик. Скорее всего она хотела сказать: «И ни одного ни другого из тройняшек Квегмайров не видно, значит, с уверенностью можно предположить, что их часть плана удалась».
— Верно, — подтвердил Клаус. — Я предполагаю, что, если бы они попались, мы бы об этом уже услышали.
— Я тоже так предполагаю, — согласилась Вайолет.
—
— Надеюсь, вы занимались весь вечер, — сказал Ниро. — Я велел вашим учителям устроить сверхтрудные экзамены и приготовил для пробивания сверхтолстые листы бумаги. Итак, начнем. Мистер Ремора и миссис Басс будут по очереди задавать вам вопросы, пока один из вас не даст неправильный ответ, и тогда вы оба будете отчислены. Солнышко, ты сядешь сзади и будешь пробивать бумагу по пять листов сразу, и, если твои скобки, сделанные вручную, не справятся с работой, ты будешь уволена. Так, всё. Такой музыкальный талант, как я, не может весь день тратить на экзамены. Я и так уже потерял массу времени, вместо того чтобы репетировать. Начинайте!
Ниро швырнул ворох бумаг на кипу сена и сверху — степлер, то есть машинку для прокалывания бумаг. Солнышко со всей доступной ей скоростью подползла и начала вставлять скобки в степлер. Клаус поднялся, не выпуская из рук записные книжки Квегмайров. Вайолет обула шумные башмаки, а мистер Ремора прожевал кусок банана и задал первый вопрос:
— В моей истории про осла сколько миль пробежал осел?
— Шесть, — быстро ответила Вайолет.
