— Сзади, — сказала Солнышко и перевернула фотографию. На обороте стояла неразборчивая надпись.
— По-моему, тут написано «Отсюда может выйти волк», — пробормотал Клаус.
— Или «толк», — поправила Вайолет. — Да, по-моему, скорее, «может выйти толк». И подписано одной буквой — не то «Л», не то «М». Но кому понадобилась наша фотография?
— Прямо дрожь берет, когда я думаю: кто-то нас снимал, а мы и не знали, — проговорил Клаус. — Значит, нас вообще в любой момент кто-то может сфотографировать.
Бодлеры торопливо огляделись — не прячется ли фотограф в углах палатки, но никого не заметили.
— Давайте успокоимся, — посоветовала Вайолет. — Помните, как родители ушли куда-то вечером, а мы смотрели жуткий фильм? Мы потом всю ночь нервничали, вздрагивали от любого шороха. Нам казалось, что сейчас в дом проникнут вампиры и утащат нас.
— А может, кто-то и проникал в дом, чтобы нас утащить. — Клаус показал на снимок. — Бывает же, что-то происходит у тебя под самым носом, а ты об этом и не подозреваешь.
— Мурашки, — произнесла Солнышко. Она хотела сказать нечто вроде «Давайте скорее уйдем отсюда. У меня прямо мороз по коже».
— У меня тоже, — сказала Вайолет. — Но надо забрать с собой все бумаги. Возможно, мы ухитримся их где-нибудь просмотреть. Вдруг да найдем нужную информацию.
— Не можем мы забрать с собой все материалы, — возразил Клаус. — Тут кипы бумаг и газет, это все равно что проглядеть все до одной книги в библиотеке, чтобы найти единственную, которая тебе нужна.
— Набьем их в карманы, — предложила Вайолет.
— У меня и так карманы битком набиты, — отозвался Клаус. — Там тринадцатая страница из сникетовского досье, обрывки страничек из квегмайровских записных книжек. Их я не могу выбросить, а больше в карманы ничего не влезет. Бумаг тут столько, как будто в них заключены все тайны всего света, но откуда нам знать — какие брать с собой?
— Может, все-таки быстро просмотрим бумаги прямо здесь, — предложила Вайолет, — и возьмем с собой только те, где упоминаются наши имена.
— Не лучший метод исследования, — заметил Клаус, — но, пожалуй, другого способа не остается. Ну-ка помоги мне приподнять скатерть, чтобы виднее было.
Вайолет с Клаусом начали сообща приподнимать скатерть, что в их маскарадном наряде было непросто. Так же, как и поедать кукурузу, поднимать скатерть, находясь в общей рубахе, оказалось делом более сложным, чем можно было думать. Пока старшие Бодлеры сражались со скатертью, она ерзала туда-сюда, а как вы наверняка знаете, если дергать скатерть туда-сюда, то предметы, находящиеся на ней, тоже будут ерзать вместе с ней. И поэтому хрустальный шар Мадам Лулу все ближе и ближе подвигался к краю стола.
— Крах, — проговорила Солнышко.
— Солнышко права, — согласилась Вайолет. — Надо быть осторожнее.
— Правильно, — сказал Клаус, — мы же не хотим…
Чего именно они не хотели, он не успел договорить, потому что послышался глухой «бряк», а вслед за тем громкий и звонкий «дзынь!», тем закончив за него фразу.
Одна из самых досадных вещей в жизни заключается в следующем: от того, что тебе хочется или не хочется, совершенно не зависит то, что происходит или не происходит на самом деле. Например, вам хочется быть автором, который спокойно сидит себе дома и работает. Но случается нечто, отчего вы становитесь автором, который лихорадочно работает в чужих до-мах, причем зачастую без ведома хозяев. Вы, скажем, хотите жениться на любимой женщине, но случается нечто такое, что препятствует вашему желанию, и вы никогда больше не видите друг друга.
Вы хотите узнать что-то важное о ваших родителях, но случается нечто такое, отчего вам еще долгое время не доведется этого узнать. И в данном случае вы очень хотите, чтобы хрустальный шар не скатился со стола и не разбился вдребезги, а если это случилось, то чтобы звонкий треск не привлек ничьего внимания. Однако печальная истина состоит в том, что ваши желания не имеют никакого значения, недаром она и зовется печальной. Несчастья могут следовать за несчастьями в жизни любого человека независимо от того, хочет он чего-то или не хочет, и хотя троим Бодлерам вовсе не хотелось, чтобы клапан па-латки открылся, в тот момент, когда день на Карнавале Калигари начал клониться к вечеру, в шатер вошла Мадам Лулу, то есть произошло именно то, чего бодлеровские сироты очень не хотели.
Глава седьмая
— Что вы делаете тут, пожалуйста?! — крикнула Мадам Лулу. Она бросилась к детям, глаза у нее засверкали так же злобно, как сверкал глаз, висящий у нее на шее. — Что делают уроды в шатре, пожалуйста? Что делают уроды под столом, пожалуйста? Ответьте, пожалуйста, сию же минуту, пожалуйста! Иначе вы очень, очень пожалеете, пожалуйста, спасибо!
Бодлеровские сироты подняли головы и уставились на поддельную гадалку, и тут произошла странная вещь. Вместо того, чтобы задрожать от страха, или вскрикнуть от ужаса, или прижаться друг к другу, услыхав крики Лулу, дети проявили непомерную стойкость, иначе говоря, «совсем не испугались». Теперь, когда они знали, что у Мадам Лулу на потолке устроен механизм, производящий молнию, а под столом — газетная библиотека и она с ее помощью изображает из себя таинственную чародейку, как она для них превратилась просто в женщину со странным акцентом и плохим характером, которая владеет важными для них сведениями. Мадам Лулу продолжала бесноваться, а Вайолет, Клаус и Солнышко наблюдали за ней, не испытывая при этом ни малейшего страха. Мадам Лулу все вопила и вопила, но дети-то злились на нее не меньше, чем она на них.
— Как вы посмели, пожалуйста, ступать в шатер без разрешения Мадам Лулу?! — кричала она. — Я хозяйка Карнавала Калигари, пожалуйста, вы должны повиновать мне каждую минуту вашей уродской жизни! Никогда, никогда, пожалуйста, я не встретила уродов таких неблагодарных к Мадам Лулу! Теперь вы попали в пребольшую беду, пожалуйста!
Лулу между тем успела дойти до стола и увидеть сверкавшие вокруг осколки битого стекла.
— Вы разбивали хрустальный шар! — завопила она, тыча в Бодлеров длинным грязным ногтем. — Вы должны стыдить себя, уродов! Хрустальный шар очень ценная вещь, пожалуйста, у него магическая сила!
— Обман! — крикнула Солнышко.
— Этот хрустальный шар не был магическим! — сердито перевела Вайолет. — Он из простого стекла! И вы никакая не гадалка! Мы осмотрели ваше устройство для молнии и нашли ваш газетный архив!
— Тут все сплошное надувательство. — Клаус обвел рукой палатку. — Это вам должно быть стыдно!
— Пожа… — начала Мадам Лулу, но тут же закрыла рот. Она посмотрела на Бодлеров, глаза ее широко раскрылись, она хлопнулась в кресло, положила голову на стол и заплакала.
— Да, я стыжусь самой себя! — запричитала она без всякого акцента. Она подняла руку, быстрым движением размотала тюрбан, так что длинные светлые волосы упали по сторонам ее заплаканного лица. — Я безмерно стыжусь себя, — выговорила она между всхлипами, и плечи ее затряслись от рыданий.
Бодлеры переглянулись, а потом опять уставились на сидящую перед ними плачущую женщину. Порядочным людям бывает трудно сердиться на плачущего человека, вот почему бывает полезно расплакаться, когда на вас кричит порядочный человек. Трое детей наблюдали, как Мадам Лулу продолжает плакать, изредка вытирая глаза рукавом, и им самим невольно взгрустнулось, хотя гнев их и не остыл.
— Мадам Лулу, — начала Вайолет твердым тоном, хотя и не таким твердым, каким бы ей хотелось, — почему вы…
— О нет! — взвыла Мадам Лулу, услышав свое имя. — Не называйте меня так! — Она поднесла руку к горлу и дернула шнурок, на котором висел глаз. Шнурок лопнул, и она бросила его на пол в кучу осколков, продолжая рыдать. — Меня зовут Оливия, — выговорила она наконец и прерывисто вздохнула. — Я не Мадам Лулу и не гадалка.
— Тогда зачем вы притворяетесь? — спросил Клаус. — Почему вы в таком наряде? Почему помогаете Графу Олафу?
