Господь испытает праведного и нечестивого
— Тебе не понравилась последняя глава?
— Вопрос без ответа, — скажешь ты.
— И что же все-таки делать, если царством, в котором я живу, управляет царь-копьеметатель, а я — его мишень? Уйти? Если да, то как?
Как должен вести себя человек в разгар подобных состязаний?
Если тебе не понравился вопрос в предыдущей главе, не понравится и ответ в этой!
А ответ таков: ждать, пока не забьют до смерти.
— Какая необходимость в этом? Да и какая от этого польза?!
Ты смотришь не на того царя Саула!
Пока ты будешь смотреть на своего царя, ты будешь винить его — и только его — за тот ад, в котором ты находишься. Будь осторожен, потому что Бог устремил Свой взор на другого Саула. Не на того, видимого, явного, бросающего в тебя копья. Нет, Бог смотрит на другого Саула. Столь же плохого, а, возможно, — и хуже.
Бог смотрит на царя Саула в тебе.
— Во мне?
— Да, Саул у тебя в крови, в мозгу твоих костей. Из него состоят сама плоть и мышцы твоего сердца. На нем замешена твоя душа. Он живет в тебе.
Царь Саул и ты — едины.
Ты — царь Саул!
Он дышит в легких и бьется в груди каждого из нас. И есть только один путь избавиться от него. Он должен быть уничтожен.
Вероятно, это не очень приятно осознавать, и для тебя это никак не комплимент, но, по крайней мере, теперь ты знаешь, почему Богу было угодно поставить над тобой твоего царя, который только возможно является Саулом.
Пастух Давид мог бы со временем превратиться в царя Саула Второго, если бы Бог не вырезал Саула из сердца Давида. О, это была длительная и тяжелая операция, она заняла годы и явилась жестоким испытанием, едва не убившим пациента.
Чтобы удалить этого внутреннего Саула из сердца Давида, в качестве скальпеля и пинцета Бог использовал Саула — внешнего.
Потому-то царь Саул, мечтая сам уничтожить Давида, на деле оказался лишь инструментом в Божиих руках для умерщвления того Саула, который скитался в пещерах Давидовой души. Да, это правда.
И пока из сердца Давида удалялась Саулова сущность, Давид умирал, он был фактически сокрушен… Иначе…
И Давид принял свою судьбу. Безропотно и покорно. Он проявил мужество, но при этом — ни тени гордости и самооправдания. Молча, в одиночестве, он переносил суровые испытания и уничижения. Глубока была его рана. Все внутреннее его существо было изувечено.
Лик его был изменен. Когда же все это прекратилось, Давида нельзя было узнать.
Глава X
Далеко удалился бы я, и оставался бы в пустыне
Приходит момент, когда изменяется вся дальнейшая жизнь человека. Этот момент нужно почувствовать.
Как можно узнать, что пришло, наконец, время оставить своего царя? Тем более если этот царь по роду царя Саула?
Давид никогда не принимал такого решения. За него это сделал сам царь. Все решил его указ: «Загоните его и убейте, как собаку!» И только тогда Давид ушел. Нет, он бежал.
Но даже тогда он не говорил ни слова против Саула и не предпринял попыток поднять на него руку.
А, главное, уходя, он не расколол царства. Он не увел с собой никого. Он ушел один.
Один. Совсем один.
Хотя не должен был царь Саул Второй так поступать. Он должен был бы взять с собой тех, кто настаивает пойти вместе. Ведь эти люди хотят помочь основать новое царство, царство Саула Второго. И они никогда не уходят поодиночке.
А Давид ушел один. Ведь настоящий Божий помазанник может уйти один. И это единственный для него способ уйти из царства — уйти одному.
Совсем одному.
Глава XI
Я стенаю в горести моей, и смущаюсь от голоса врага
Пещеры — не лучшее место для укрепления морального духа. В каких бы пещерах ты ни жил, все они чем-то схожи. Темно. Сыро. Холодно. Душно. А если ты единственный ее обитатель, то и того хуже. А еще когда издалека доносится лай собак…
Но иногда, когда собаки и охотники были где-то далеко, наступали минуты успокоения, и тогда…
Гонимый беглец начинал петь. Сначала тихо. Затем голос его возвышался: лилась песнь, которая родилась еще тогда, когда рядом был маленький ягненок. Пещерные стены отражали каждый звук, точно так, как когда-то это делали горы. Мелодия стекала вниз, в глубину пещерной тьмы, и вскоре эхо превращало ее во вторящий ему хор.
Но теперь Давид не имел даже того малого, чем обладал раньше, будучи пастухом: ни арфы, ни солнца, ни даже компании овечек. Воспоминания о царском дворце ушли. Теперь самая великая из амбиций Давида не превышала и пастушьего посоха. Все горделивое из него было выжато.
Он много пел. Пел и плакал…
Каждый новый вздох и звук сопровождались слезами.
Не правда ли, удивительно, что может рождаться в страдании?
Там, в пещерах, утонув в печали своей песни и в песне своей печали, Давид стал величайшим из всех, когда-либо известных миру, создателем гимнов и утешителем сокрушенных сердец.
Глава XII
Восстают цари земли, и князья совещаются вместе против Господа и против Помазанника Его
