надписи заключается слово тиранъ. Онъ первый стеръ синюю краску своимъ платкомъ: это такое обстоятельство, на которое не нужно обращать вниманія; оно правдоподобно, и сл?дственно можетъ быть принято за истинное. Но Графъ Варендорфъ и Саломонъ, при всей своей проницательности, не доказали намъ, чтобы существовала т?сная, необходимая связь между платкомъ, краскою и мнимымъ преступленіемъ Графа Ланицкаго. Жида Саломона см?нилъ надзиратель фабрики. Сначала я опасался, чтобы слова его, бол?е достойныя уваженія, не произвели наконецъ сей нужной, недостающей обстоятельствамъ нашего д?ла связи, безъ которой не можетъ быть очевидно преступленіе обвиненнаго. Но этотъ почтенный челов?къ объявилъ намъ только то, что онъ слышалъ, какъ одна женщина, им?ющая дурной почеркъ, просила Графа Ланицкаго сд?лать вм?сто ея надпись на ваз?, что онъ вид?лъ, какъ обвиненный писалъ — но что имянно писалъ, о томъ ни слова, хотя в?роятно, что слово тиранъ имъ написано, и в?роятно потому, что никто, кром? его, (такъ думаетъ по крайней м?р? свид?тель) не прикасался къ ваз?; что надпись написана вся однимъ почеркомъ, и что наконецъ обвиненный, при другомъ случа?, осм?лился наименовать Государя своего тираномъ. Повторяю собственныя выраженія свид?теля для того, чтобы доказать вамъ, милостивые Государи, что ни одно изъ нихъ не можетъ быть принято за обвиненіе положительное. Желая ув?рить васъ, что слово тиранъ не могло быть ни к?мъ инымъ написано, какъ молодымъ Графомъ Ланицкимъ, представляю вамъ еще двухъ свид?телей: ремесленника, отнесшаго вазу въ горнъ, и ея обжигателя. Первый утвердительно сказалъ, что при перенос? вазы изъ мастерской въ ту залу, въ которой находятся горны, не трогалъ ее никто; другой утверждалъ клятвенно, что ни одинъ челов?къ не приближался къ вазъ съ той самой минуты, въ которую она вынута была изъ горна; но сей посл?дній сказывалъ ли, что не было никакого промежутка между тою минутою, въ которую получена имъ ваза и тою, въ которую ока поставлена въ горнъ для обожженія; великъ ли былъ этотъ промежутокъ, и гд? между т?мъ находилась ваза? Спрашиваю; осм?лится ли свид?тель утверждать, что въ это время никто не прикасался, или не могъ къ ней прикоснуться? Короче, милостивые государи, вы видите ясно, что преступленіе друга моего не подтверждается никакимъ положительнымъ доказательствомъ.
Вамъ изв?стно, милостивые государи, что въ случа? недостатка доказательствъ явныхъ и положительныхъ, надлежитъ приб?гать къ возможностямъ. Вс? т?, которыя представлены вамъ почтеннымъ Адвокатомъ Его Величества въ подтвержденіе вины моего друга, признаны отъ васъ за уб?дительныя; прошу сравнишь ихъ съ т?ми, которыя представляю я въ доказательство, что Графъ Ланицкій не можетъ быть виновенъ. Я хочу говорить о его воспитаніи, характер?, ум? и сердц?: не должно ли предположить, что онъ или закорен?лый злод?й, или безсмысленный глупецъ, чтобы признать его способнымъ въ такому низкому и вм?ст? безразсудному поступку? Онъ им?етъ чрезвычайно живый характеръ; искренность его бываетъ слишкомъ часто неосторожна; и въ минуту сильнаго движенія онъ можетъ позволишь себ? то, въ чемъ в?роятно самъ будетъ разкаяваться черезъ минуту: въ доказательство представляю вамъ прежній проступокъ его — проступокъ, забытый столь милостиво Монархомъ, имъ оскорбленнымъ. Можноли вообразитъ, чтобы одинъ и тотъ же челов?къ былъ въ одно время и столь прямодушенъ и столь коваренъ? И кто изъ васъ, милостивые государи, пов?ритъ, чтобы снисходительность великодушнаго Фридриха не произвела никакого впечатл?нія на душ? моего друга? Такая нечувствительность несовм?стна съ доброю и пылкою душею… a другъ мой истинно добръ и чувствителенъ! Обратите глаза на бл?дную, трепещущую мать его, на горестныхъ его друзей — безпокойныя лица и слезы ихъ доказываютъ ли, что обвиненный им?етъ изпорченную душу? Но, милостивые государи, на минуту похитимъ y Ланицкаго его сердце…. кто изъ насъ отважится утверждать, что онъ или им?етъ ограниченный умъ, или сумасшедшій? Вы слышали уже, что Фридрихъ Великій зам?тилъ въ немъ дарованія необыкновенныя, и умъ проницательный! не усп?лъ онъ вступить на поприще честей, какъ сд?лался уже близокъ къ своему Государю: однимъ только отличнымъ поведеніемъ сохранилъ бы онъ любовь Монарха, повелителя своего и Друга — чему же, напротивъ, приноситъ онъ на жертву и надежды свои, и будущую славу, и щастіе своей матери? Непостижимому, безразсудному удовольствію написать одно слово! Милостивые государи, или надобно подумать, что Графъ Ланицкій былъ увлеченъ сумазброднымъ, непоб?димымъ желаніемъ написать слово: тиранъ; или никакъ не можетъ быть понятно, для чего и съ какимъ нам?реніемъ изобразилъ онъ его на ваз?! Для тоголи, чтобы открыть Французамъ, что Фридрихъ тиранъ? Но челов?къ, самаго ограниченнаго ума, нашелъ бы множество способовъ, д?йствительн?йшихъ, в?рн?йшихъ, и безъ сомн?нія не выбралъ бы имянно того, которой въ минуту могъ обнаружить передъ глазами самаго Монарха его ненавистное предательство! И такъ утверждаю, что н?тъ никакой в?роятности, чтобъ Графъ Ланицкій, въ его положеніи, съ его умомъ и сердцемъ, сд?лалъ такой поступокъ, который всякимъ безпристрастнымъ судьею долженъ быть признанъ за невозможный морально. И я не им?лъ никакого инаго уб?жденія въ невинности друга моего, когда р?шился его защищать, отдавши въ залогъ собственную мою свободу. Но Богъ, хранитель невинности, наконецъ просв?тилъ совершенно мой разсудокъ! Я ув?ренъ, я утверждаю, что другъ мой обвиненъ несправедливо, Позвольте представить доказательства мои на ваше разсужденіе.
Альбертъ кликнулъ свид?телей. Первый изъ нихъ, ремесленникъ, которому Ланицкій поручилъ отнести вазу въ ту залу, гд? находились горны, объявилъ, что онъ не отдавалъ ее обжигателю изъ рукъ въ руки, a напротивъ поставилъ вм?ст? съ другими фарфоровыми вещами на доску, лежавшую на столъ y самаго горна.
Альбертъ. Ув?ренъ ли ты, что ваза поставлена была точно на доску, a не на столъ?
Свид?тель. Ув?ренъ. Это обстоятельство памятн?е для меня отъ того, что я едва- было не уронилъ вазы на полъ. Оплошность моя сд?лала меня осторожнъе: я взялъ вазу въ объ руки и бережно поставилъ ее на доску — на доску, a не на столъ!
Альбертъ. Довольно. Бол?е ничего не желаю отъ тебя слышать.
Кликнули другаго свид?теля. То былъ смотритель надъ горнами. Альбертъ спросилъ y него: вид?лъ ли ты этаго челов?ка, который утверждаетъ, что ваза была поставлена имъ на доску, лежавшую на стол?, близъ самаго твоего горна? И ув?ренъ ли ты, что онъ точно поставилъ ее не на столъ, a на доску?
Свид?тель. Вид?лъ и ув?ренъ.
Альбертъ. Можешь ли сказать, почему ты такъ въ этомъ ув?ренъ?
Свид?тель. Я помню, что этотъ челов?къ, ставя на доску свою вазу, воскликнулъ: ахъ! Фрицъ, я едва не разбилъ этой проклятой вазы въ дребезги! Вотъ она, въ ц?лости; прими ее отъ меня руками. Я оглянулся и увид?лъ вазу, стоящую на доск?.
Альбертъ. Не можешъ ли вспомнишь какихъ нибудь другихъ оботоятельствъ?
Свид?тель. Помню только то, что онъ сказалъ мн?: поставь эту вазу въ горнъ! на что я ему отв?чалъ: еще не время! печь не совсемъ разгор?лась! я поставлю ее вм?ст? съ другими.
Альбертъ. И такъ она не тотчасъ по принесеніи была поставлена въ горнъ?
Свид?тель. Н?тъ. Я сказалъ уже вамъ, что печь не довольно была разжжена.
Альбертъ. Сколько же времени стояла она на стол??
Свид?тель. Не знаю, не могу опред?лить этаго точно — десять, двадцать или тридцать минутъ; но не бол?е!
Альбертъ. Очень хорошо. Но въ эти двадцать или тридцать минутъ ты безъ сомн?нія не спускалъ съ нее глазъ?
Свид?тель. Напротивъ, милостивый государь, я не им?лъ никакой нужды на нее смотр?ть: она стояла y м?ста.
Альбертъ. Но помнишь ли, гд? она стояла въ ту минуту, какъ ты пришелъ за нею для пом?щенія ея въ горнъ?
Свид?тель. Помню! Она стояла не на доск? yже, a на стол?.
Король сд?лалъ выразительное движеніе рукою. Все общество обратило на него глаза. Альбертъ продолжалъ: не обманываешься ли? Подумай!
Свид?тель. Не обманываюсь, милостивый Государь! Ваза была на стол?, a не на доск? — это в?рно.
Альбертъ. Теперь скажи мн?: входилъ ли кто нибудь въ твою горницу въ то время, какъ ваза стояла еще на доск??
Свид?тель. Не думаю. Тогда былъ часъ об?да. Работники разошлись; я одинъ остался подлъ печи, для надзиранія за огнемъ.
