Роман с Европой. Избранные стихи и проза

И далеко я видел страну.

Каким-то роковым образом за всякой, приятно удивившей соскучившееся ухо читателя, строфой обязательно раздается знакомое пение. Так «Петух на церковном кресте» неразрывно связан с «Вечерним звоном» Козлова[34]; так «Псалтирь» (с. 153). –

Бледно синий загадочный лик
На увядшие розы поник,
И светильники гроб золотят
И прозрачно струится их чад… —

Звучит, пока не послышится за этими словами скорбная панихида Фета: «На смерть Бражникова», — [35]

— Словно вешняя тучка зарей.
Ты погаснул, собрат молодой.

Приведенные примеры достаточно многочисленны и убедительны.

Еще более неблагополучно у Бунина с рифмой. Пусть он употребляет исключительно самые замученные и заезженные, пусть столбцами рифмует собственные имена, пусть во всей книге нет ни одной рифмы, которую услышишь, которая поразит ухо, — этого мало. Как и размеру, Бунин приносит ей слишком большие жертвы. Прежде всего, иногда затемняет смысл вопреки пресловутой своей ясности. Все в том же злополучном «Петухе на церковном кресте» в последней строфе петух –

Поет о том, что держит бег
В чудесный край его ковчег,
Что вечен только мертвых сон,
Да Божий храм, да крест, да он.

Если ковчег здесь не только для рифмы, то спрашивается, что же обозначает этот петушиный ковчег, неужели тот же, упоминаемый через строку, «Божий храм». Если и так, и если эта неясность и устраняется, то вопрос о рифме у Бунина еще не приведен в ясность. На с. 11 встречается рифма «лес» — «Антарес», — звезда, так сказать, не первой величины, и многие ли узнают ее без астрономического атласа. На с. 15 вместо «турий рог» сказано «рог туриный», ради рифмы с «долиной». На с. 23 —

…торчит из скал
Колючий, искривленный бурей,
Сухой и звонкий астрагал.

Это растение слишком «торчит» из «скал», и, по-видимому носится как раз к тому семейству, над которым некогда смеялся Достоевский, говоря, что его ни в каком руководстве по ботанике не найдешь[36]. В дальнейшем попадаются такие, например, рифмы: «армячишки» — «мальчишки»; «подушки» — «побирушки», «звезд» — «гнезд» (заимствована из известного параграфа грамматики); с «Богом» рифмуется совершенно изумительная строка, где одно отлагательное исключает другое — «в восторге буйном, злом и строгом». Из-за того, чтобы попасть в рифму с «глаза», некая малайская красавица изгибается, «как лоза». В стихотворении «Дурман» отец умершую девочку –

…прикрыл сосновой крышкой
И на погост отнес под мышкой.

Такова бунинская рифма. Ничуть не лучше и со словарем. Его достаточно характеризуют и вышеприведенные примеры. Достаточно добавить, что в этом неразборчивом и пестром словаре, среди самых стертых штампов, вроде «венец небесной красоты» (с. 220), или «сказочные годы» (с. 231), широкой рукой рассыпанных по страницам сборника и мертвящих самые яркие из них, попадается порой и настоящая безвкусица. Иногда и она несамостоятельна, вроде, например, такой:

В гелиотроповом свете молний летучих…

сложившейся под несомненным влиянием Игоря Северянина. Иногда же это самородки. Так на с. 77 Бунин выясняет, что земля призывает человечество «пьянить себя мечтой», после каковой пошлости совершенно не удивительно, что ему все «радостно и ново», даже и «уют алькова».

Если не претендовать на исчерпание бездонного колодца подобных достижений, которые противопоставляются иному «безграмотному бормотанью», но преимущество которых неизвестно в чем-то не следует увлекаться статистикой и приводить все невозможные ошибки во всех возможных направлениях, — все то, чем исковеркана почти каждая из 250 страниц «Избранных стихов». Совершенно достаточно уже приведенных, чтобы неотразимой была основная мысль, сводящаяся к тому, что Бунин не владеет стихотворной формой. И так он работает над нею столько лет, и так как он, как строгий к себе художник, не выпустил бы в свет книги стихов, если вы видел ее недостатки, не исправив их, — остается сделать один вывод, поэзия в своих формах глубоко чужда и недоступна ему.

* * *

Теперь следует перенести внимание на внутреннее содержание поэзии Бунина. Как ни