Вернулись в альплагерь. Васо остался, обещав завтра присоединиться к ним, а Фидо и Андрей Аверьянович поехали через перевал в районный центр.
Следователь Чиквани встретил Андрея Аверьяновича как доброго знакомого.
— А вы знаете, Алмацкир вспомнил.
— Что же он вспомнил? — не сразу понял Андрей Аверьянович.
— Насчет, бинта, которым он мыл ботинки. Рассказал все так же, как и Васо.
— Рад слышать это. Чтобы не остаться в долгу — новость за новость: я встретил того человека, которой угрожал мне возле дома Николоза.
— Где встретили? — в голосе Чикзани было недоверие.
— В селении, что за альплагерем. Это Валико, родственник Сулавы. Знаете его?
— Охотник?
— Да, Васо сказал, что он охотник весьма удачливый.
Чиквани крепко потер подбородок.
— А вы не ошиблись?
— Нет, не ошибся.
— Расскажите поподробней.
Андрей Аверьянович рассказал, как и при каких обстоятельствах состоялось его знакомство с таинственным ночным гостем.
— Я старался ничем не выдать, что узнал его, но полагаю, он догадался.
— М-да, — неопределенно произнес Чиквани.
— При этом он нимало не смутился и вел себя, я бы сказал, нахально… Могу понять ваше недоверие к тому, что я рассказываю, история эта и в самом деле выглядит как-то не очень реально…
— Нет, нет, что вы, — возразил Чиквани, — я еще там, у Николоза, понял, что дело принимает серьезный оборот, и хотел просить вас написать на афише сумму отступного, как предлагал ночной гость, и вообще довести игру до конца. Но теперь в этом нет нужды.
— Да, афишу можно оставить в покое, и без нее кое-что проясняется.
Андрей Аверьянович вернулся в дом Фидо и сел писать ходатайство об освобождении из-под стражи Алмацкира Годиа. После обеда он собрался сходить еще раз к следователю Чиквани, но тот пришел сам.
— Еще одна новость, — сказал он, презрев обычай, который требовал сначала поговорить на отвлеченные темы, а потом о деле. — Убийство Давида Шахриани заинтересовало центральную прокуратуру, к нам едет следователь по особо важным делам.
— По нашему настоянию? — спросил Андрей Аверьянович.
— Я докладывал прокурору, он связывался с Тбилиси…
— Что ж, я думаю, теперь все станет на свое место, — сказал Андрей Аверьянович.
— Оптимист, — усмехнулся следователь Чиквани.
— Я тут составил ходатайство насчет Алмацкира.
— Освободить из-под стражи?
— Да, парню надо готовиться к экзаменам.
— Вы так уверены, что он не виноват?
— Уверен. Вы тоже сейчас в этом уверены.
— Оптимист, — повторил Чиквани. Лицо его сделалось грустным. — Вам хорошо, вы можете себе позволить быть оптимистом, а я обязан быть строгим…
— Но не подозрительным.
— Какая разница?
— Большая.
— Вах, этот спор далеко нас уведет.
— Если далеко, то не будем спорить.
— Вы еще долго у нас пробудете? — переменил тему следователь Чиквани.
— Если погода не подведет, завтра улечу, — ответил Андрей Аверьянович.
— Погостили бы.
— Не могу, дела.
— Ну, если дела, тогда до свидания.
Они крепко пожали друг другу руки, и следователь Чиквани ушел. Андрей Аверьянович видел в окно, как он шел через двор, стройный, с прямыми плечами, высоко нес красивую голову с медальным профилем.
Под вечер Андрей Аверьянович и Фидо, взяв с собой кувшины, отправились за нарзаном. И эти мосты через бурные речки, и спокойная дорога к источнику, и одинокая башня, бессонно смотревшая в долину своими окнами-бойницами, — все здесь казалось теперь Андрею Аверьяновичу таким знакомым и обжитым, будто он вернулся домой после трудного и опасного путешествия. А ведь с тех пор, как в первый раз прошел он этой дорогой, минуло всего-навсего несколько дней.
Андрею Аверьяновичу сделалось грустно. Фидо обратил внимание на эту перемену в его настроении, участливо спросил:
— Вы устали?
— Нет, — ответил Андрей Аверьянович, — просто задумался. Вы знаете, что мне сейчас пришло в голову? Когда вернусь домой, мне будет недоставать этих задумчивых башен, малиново горящей вершины, зеленых склонов, которые окружали нас, когда мы ехали на перевал…
Он не договорил, не сказал вслух, что все это вошло в его сердце, — боялся показаться сентиментальным и высокопарным.
Фидо молчал, видимо, не хотел разрушать настроение, владевшее Андреем Аверьяновичем. Только когда подошли к зеленой полянке и сели на скамью, он сказал:
— У нас здесь хорошо. Только вот дело, которое привело вас сюда, не назовешь хорошим. Темное дело.
— Такая уж у меня профессия — заниматься делами отнюдь не радужных расцветок.
— Судебные работники, наверное, с годами становятся мизантропами, — сказал Фидо.
— Это кто как, — ответил Андрей Аверьянович, — человеку со здоровой психикой — по контрасту — настоящая, нормальная человеческая жизнь видится еще светлей, ярче. Конечно, иллюзий на этой работе не сохранишь, но душевное здоровье терять не обязательно… Пойдемте, — он встал и сделал несколько шагов к дороге. Оглянулся. Фидо поднимался со скамьи тяжело.
— А вот вы, кажется, устали, дорогой Фидо.
— Действительно, вдруг почувствовал усталость, — ответил Фидо, — старею, что ли, — и улыбнулся широко и добродушно.
Самолетик оторвался от земли и медленно полез вверх, потом стал заваливаться на бок, разворачиваясь над лесистым склоном, который, казалось, ложился прямо под колеса машины. Но так только казалось, и склон ушел косо в сторону, а под крылом вновь был аэродром, на котором остались Васо и Фидо, провожавшие Андрея Аверьяновича.
Взлетное поле осталось позади, внизу проплыли башни, задумчивые, словно дремлющие под утренним солнцем. Андрей Аверьянович мысленно прощался с ними, как с одушевленными существами. «Сколько же я здесь прожил?» — задался он вопросом. Посчитал, и выходило, что пробыл он здесь только пять дней, а казалось, что и эти башни, и эти мосты через буйные реки, и эти горные вершины знакомы давно, и ко многим людям он здесь привык, узнал их, будто провел с ними несколько месяцев.
Еще через сутки Андрей Аверьянович входил в свою комнату. Огляделся, повесил на плечики пиджак и подошел к окну. Волновались под ветром деревья в сквере, шли по улице редкие прохожие. Он прикрыл глаза и увидел будто наяву долину с горной речкой, зеленые склоны и белые вершины, и ему захотелось вернуться туда, как бывает желание вернуться в цветной сон, который приснился тебе под утро.
Прошло полтора месяца. Андрей Аверьянович не забыл те пять дней в горах, но постепенно свежесть воспоминаний притуплялась. Они договорились с Васо, что тот даст знать, если дело осложнится и Алику
