копье клюва, но он всегда оказывался точно со мной рядом.
Так мы оба продвигались по Крониумскому морю. Кругом те же самые ненормальные растения и маленькие зеленые биоподии, растущие в песке и расступающиеся под ногами. Мы разговаривали, мало понимая друг друга, но пытались все же вести дружеский разговор. Я пел, и было похоже, что и Твил тоже пел — иногда его щебетание казалось ритмичным.
— Вы оба спятили, вот в чем дело, — заметил Гаррисон. — Потому вы и прониклись взаимной симпатией.
— Но ведь и ты мне тоже нравишься! — раздраженно ответил Жарвис. — Как бы там ни было, — резюмировал он, — не думайте, что в Твиле что-то было ненормальное. Я вовсе не уверен, что он не смог бы кое-что добавить к нашему прославленному человеческому интеллекту. Конечно, он вовсе не титан мысли, но не забудьте, что Твил смог кое-что понять из моих объяснений, в то время как я так ничего и не уразумел.
— Стало быть, он неразумное существо! — сказал начальник экспедиции, а Патц и Леруа подмигнули Жарвису.
— Об этом вы сможете судить, когда я закончу рассказ, — возразил Жарвис. — Итак, мы шли целых два дня по Крониумскому морю. Крониумское море — море времени! В конце этого путешествия я готов был поздравить Скиапарелли за столь удачно выбранное название! Вокруг лишь серо-зеленая, бесконечная равнина со странными и зловещими растениями, нигде ни намека на что-либо живое. Местность такая однообразная, что наутро второго дня было радостью увидеть даже кромку пустыни Ксант. Я начал выбиваться из сил, но Твил казался таким же неутомимым, как раньше, хотя я ни разу не видел, чтобы он ел или пил. Своими длинными шагами он мог бы пересечь за несколько часов все Крониумское море, но оставался со мной. Несколько раз я предлагал ему воды, он брал жестяную чашку из моих рук, высасывал жидкость своим клювом, затем осторожно выливал ее обратно в чашку и торжественно передавал мне.
В то время, когда мы уже увидели Ксант, или, вернее, скалы, возвышавшиеся на границе, ветер обрушил нам навстречу отвратительное песчаное облако. Я натянул прозрачный клапан спального мешка на лицо, и это мне помогло. К моему удивлению, я увидел, как Твил прикрыл ноздри поросшими перьями привесками, которые вместо усов росли на его клюве. Такими же перьями он прикрыл и глаза.
— Он приспособлен к жизни в пустыне, — сказал Леруа, биолог.
— Почему?
— Он не пьет воды, может защищаться от песчаных бурь…
— Это еще ничего не доказывает! Ведь где-то на этом пересохшем Марсе должна быть вода. Все, что нас здесь окружает, мы назвали бы на Земле пустыней. — Он немного помолчал и продолжал: — Песчаная буря кончилась, но встречный ветер не утихал, хотя он не был таким сильным, чтобы привести в движение песок. Этим ветром со скал Ксанта к нам занесло нечто странное — маленькие прозрачные шарики, похожие на теннисные мячи. Они были такими легкими, что парили даже в этом разреженном воздухе. Я поймал и раздавил несколько штук, в них ничего не было, кроме дурного запаха. Я спросил Твила об этих шариках, но он сказал только: «Нет, нет», из чего я заключил, что он про них ничего не знает. Так эти шарики и летали вокруг нас, как мыльные пузыри или перекати-поле, пока мы двигались по пустыне Ксант. Один раз Твил указал на шарик и сказал: «Камень», но я слишком устал, чтобы поддерживать разговор. Лишь позднее я понял, что он имел в виду.
День уже подходил к концу, когда мы дошли до подножия довольно высокого утеса. Я намеревался переночевать наверху, на плато, где, как я думал, будет ползать меньше опасных существ, чем в растительности Крониумского моря. Правда, я не видел до сих пор ничего угрожающего, кроме той черной твари с похожими на канаты щупальцами, которая напала на Твила; она заманивала свои жертвы, пока они не попадали в пределы досягаемости. Она не могла заманить меня во время сна, тем более что Твил, казалось, никогда не спал и терпеливо сидел целую ночь. Мне оставалось непонятным, как эта тварь могла заманить Твила, но я не мог его об этом спросить. Лишь позже я узнал об этом дьявольском наваждении.
Мы бродили у подножия скалы в поисках удобного для подъема места. По крайней мере, это было нужно для меня, а Твилу ничего не стоило в два прыжка очутиться на самой вершине — скала была высотой около шестидесяти футов. Но он из солидарности оставался со мной. Наконец я нашел проход и начал подниматься, как внезапно услыхал шум, показавшийся мне знакомым!
Вы ведь знаете, какими обманчивыми кажутся звуки в этом разреженном воздухе. Выстрел звучит как звук открываемой бутылки. Но я различил шум мотора и, оглянувшись, увидел нашу вторую бортовую машину примерно в десяти километрах к западу от меня.
— Это был я! — сказал Патц. — Я искал тебя.
— Конечно, я сразу об этом догадался, но что я мог поделать. Я кричал и махал обеими руками. Твил, увидев это, начал щебетать и пускать трели, затем он вскочил на скалу и прыгнул еще выше. Тем временем машина двинулась в южном направлении и исчезла в серой пыли.
Я был глубоко разочарован этой неудачной попыткой привлечь внимание. Ночной холод становился все чувствительнее. Я вытащил спальный мешок и залез в него. Твил погрузил клюв в песок, сложил руки и ноги и стал похож на росшие кругом безлистые кусты. Так он и провел целую ночь.
— Защитная мимикрия! — воскликнул Леруа. — Вот видишь? Он — житель пустыни.
— Утром, — продолжал Жарвис, — мы снова отправились в путь. Не успели мы пройти по пустыне Ксант и ста ярдов, как я увидел нечто необычайно интересное. Нечто такое, что Патц не фотографировал, могу биться об заклад.
Мы очутились перед рядом пирамид. Они были совсем маленькие, не выше пятнадцати сантиметров, и тянулись по пустыне, насколько можно было охватить глазом. Маленькие пирамиды из крошечных кирпичей, полые внутри и усеченные, так что в них можно было заглянуть сверху. Я указал на них и спросил: «Что это?» Твил начал щебетать, давая понять, что не знает. Так мы шли несколько часов вдоль ряда этих пирамид на север, то есть в нужном нам направлении.
Вскоре я заметил, что пирамиды становились выше. В каждой из них было одинаковое количество кирпичей, но кирпичи были крупнее.
К полудню мы дошли до пирамид, которые были мне по плечо. В некоторые из них я заглядывал; все они были одинаковыми, с усеченной верхушкой и пустые, сделаны они были из силиката. Твердые как камень и старые как мир.
— Какого они возраста, как ты думаешь?
— Пятьдесят, сто тысяч лет. Откуда мне знать? Маленькие, которые мы видели утром, были более старыми, возможно, раз в десять старше. Они почти рассыпались. Сколько им было лет? Полмиллиона? Может быть, больше? Кто мог сказать?
Жарвис на мгновение замолчал, затем продолжал:
— Итак, мы шли вдоль бесконечного ряда пирамид. Твил несколько раз показывал на них и говорил: «Камень».
Я указал на ближнюю пирамиду и спросил: «Люди?», а затем — на него и на меня. Он ответил, потирая живот: «Нет, нет. Не один, один, два. Не два, два, четыре». Я удивленно смотрел на него, не понимая, но он повторил то же самое.
— Вот доказательство! — объяснил Гаррисон. — Он недоумок.
— Ты думаешь? — спросил Жарвис, саркастически улыбаясь. — Ну а я это понял иначе. «Не один, один два». Как ты это понимаешь?
— Ничего не понимаю, так же как и ты.
— А я понял. Твил использовал немногие воспринятые от меня слова, чтобы объяснить мне сложную мысль. «Не один, один два» — Твил давал мне понять, что эти пирамиды — не живые существа, у них нет разума, и поэтому они не могут сложить две единицы. Дошло?
— Ах! Черт побери!
— Но почему он при этих словах тер себе живот? — спросил Леруа.
— Почему? А потому, милый мой биолог, в животе находится его мозг. Не в его маленькой головке, а в чреве!
— Невероятно!
— Не так, как у нас. И флора и фауна не похожи на земную, вспомни о твоих биоподиях! — Жарвис
