дому, морально и фрйически устал от оперативных и бытовых неурядиц, поэтому уезжал из Копенгагена без сожаления. В страну мы с женой приехали с одним ребенком, а домой возвращались уже вчетвером — в 1974 году у меня в Копенгагене родилась вторая дочь.
Мне не удалось сделать революционного вклада в копилку советской разведки, но уезжал я в Москву с чувством исполненного долга. Дания стала для меня хорошей школой жизни, она открыла мне дверь в Скандинавию, расширила кругозор и создала базу для будущей работы в Швеции и на Шпицбергене.
Двадцать два года спустя я узнал, что Дания сыграла и роковую роль в моей биографии. В доверительной беседе с представителями СЭПО,[47] по приглашению которой я в течение трех дней в феврале 1996 года находился в Стокгольме, я узнал, что датские власти внесли мою фамилию в «черные списки» и тем самым закрыли въезд во все страны Скандинавии. Я отношу это на счет предательства Гордиевского, потому что ни в какие открытые конфликты с датскими властями во время моей командировки в Копенгагене я не вступал.
Впрочем, запрещать въезд в страну и объявлять иностранцев нежелательными персонами — это прерогатива компетентных властей этой страны. Я не держу зла на датчан, тем более чисто формально у них имелся повод для того, чтобы оградить датское общество от моего нежелательного присутствия.
Всем, кому я должен, того прощаю!
Память все-таки изменяет с годами, и за давностью лет она, вероятно, утратила многое из того, что мне довелось пережить, увидеть и услышать двадцать с лишним лет тому назад. Забываются фамилии и имена, становятся расплывчатыми события, но самое главное, кажется, осталось со мной.
Человеку свойственно окрашивать в розовые тона свое прошлое. Не являюсь исключением из этого правила и я.
Дания вызывает в моей памяти самые добрые чувства.
Прощай, Дания!
НЕЛЕГАЛЫ
— Я не то, что вы предполагаете, я не француз Дефорж я Дубровский.
На Парижской сессии Генеральной ассамблеи ООН, проходившей в ноябре 1951 года, страны Запада протащили в повестку дня вопрос о судьбе греческих детей, «похищенных и насильно увезенных» за «железный занавес». В Греции только что закончилась гражданская война, в которой левые силы потерпели поражение. Дети погибших и попавших в тюрьмы коммунистов и социалистов, как и десять лет назад в Испании, остались беспризорными, и они были вывезены в СССР, Румынию, Болгарию и другие социалистические страны. Запад использовал любой повод для нанесения ущерба своему идеологическому противнику.
Американцам нужно было продемонстрировать единство капиталистического лагеря по этому вопросу, и они употребили все рычаги, чтобы это единство на сессии продемонстрировать. Среди выступавших на сессии был и член делегации Коста-Рики, посол этой страны в Италии. Регламентом сессии послу обводилось десять минут. В его речи было все — и тезисы о гуманизме, и трогательные слова о детях как будущем человечества; он цитировал древнегреческих классиков, ссылался на Библию, впадал то в пафос, то в скорбь, — но не прозвучало ни одного слова осуждения Советского Союза. Все скучали, скучал и глава советской делегации Вышинский.
На следующей неделе, когда дебаты подходили к концу, взял слово Вышинский. Он сказал:
— Пришлось мне выслушать выступление одного латиноамериканского делегата. Не скрою, по части красноречия он достиг больших высот, но как политик он — пустышка. Это просто болтун, и место ему не здесь, на этом представительном форуме, а в цирке.
Формально Вышинский был конечно же прав — выступление этого делегата на самом деле было в высшей мере бессодержательным и не по делу. Но знал бы он, что в роли «пустышки» выступал наш нелегал Григулевич Й. Р., имевший оперативный псевдоним Макс, и что как советский гражданин он не мог допустить, чтобы в своем вынужденном выступлении с высокой трибуны ООН нанести урон родине. Вынужденном, ибо его к этому обязывали прикрытие и «просьба» госсекретаря США Дина Ачесона.
Нелегальная разведка возникла в незапамятные времена. Не всегда соглядатаям удавалось разузнать требуемое в своем собственном обличье, и тогда прибегали к маскировке, разведчики выдавали себя за другое лицо — лучше всего за соплеменника того государства, у которого надлежало выкрасть тайну. Наша древняя история не донесла на этот счет каких-то недвусмысленных фактов, но в новой и новейшей истории примеров этому достаточно. В 1898 году под видом кавказского купца Магомета Хасано-ва в Индию с разведывательным заданием поехал есаул Уральского казачьего войска Давид Иванович Ливкин. А в 1904 году на Тибет отправился подъесаул Войска Донского Н. Э. Уланов со своим заместителем ламой Ульяновым. Они возглавили группу «буддийских монахов», совершавших паломничество в Лхасу. В подготовке разведгруппы участвовал военный министр Куропаткин, который для зашифровки операции дал указание отправить Уланова в отставку.
Но наибольшее развитие российской (советской) нелегальной разведки происходило в двадцатом веке. Дополнительными причинами к этому послужили международная дипломатическая изоляция и блокада Советской России. Не имея в разведываемых странах своих официальных представительств, следовательно, не располагая базой для работы легальной разведки, Москва была вынуждена прибегать к иным формам разведывательной деятельности и успешно осуществляла это на практике. Нелегалы легко преодолевали выставляемые контрразведывательные кордоны и препоны, проникали в разведываемые страны под видом дружественных иностранцев и снабжали советское правительство необходимой информацией. Необходимость, согласно английской поговорке, является матерью всех изобретений.
Своеобразного пика достигло развитие советской нелегальной разведки в тридцатые годы, когда, по меткому определению моего коллеги Олега Царева, разведка была маленькой, а в ее рядах работали такие великие люди, как А. Г. Дейч, создатель знаменитой оксфордской «пятерки», А. М. Орлов, не пожелавший вернуться домой в ежовскую «мясорубку», Т. Малли, В. М. Зарубин, Д. А. Быстролетов, Л. Л. Линицкий, И. А. Ахмеров, Б. Я. Базаров, Г. И. Рогатнев, М. М. Аксельрод, Я. И. Серебрянский и многие другие, словно факиры открывавшие все сейфы, которые только существовали тогда в старушке-Европе.
В наше время широко известны стали разведчики-нелеалы Р. Абель (оперативный псевдоним Марк) и Г. Лонсдейл (он же Бен). Во многом их широкой известности послужили провалы в их оперативной работе и громкие судебные процессы над ними в США и Англии. Такова уж ирония судьбы — разведчик открывается широкой публике не по своей воле и именно в тот момент, когда его разведывательная деятельность прерывается самым драматичным образом.
Основное отличие нелегальной разведки от «легальной» состоит в том, что нелегал для своего прикрытия не использует документы и учреждения своего правительства, а выступает в качестве иностранца. «Профессия иностранец» — так образно и точно определяет писатель В. Аграновский амплуа Абеля и Лонсдейла в своей одноименной книге.
Следует подчеркнуть, что такой нелегальной службы, которой в настоящее время располагает российская разведка СВР, насколько мне известно, не было и нет ни в одной службе мира. Нелегалы ЦРУ США — это те же легальные разведчики, но более глубоко законспирированные под сотрудников частных фирм и компаний. В британской СИС (МИ-6) был знаменитый разведчик-нелегал Сидней Рейли, который успешно действовал в начале двадцатого века в России, да и то он был одесситом. Легкий камуфляж с заменой документов, но без отхода от родного языка и от своего гражданства — вот наиболее часто употребляемый всеми разведками прием. Но кардинальная перестройка с отходом от гражданства, от родного языка, национальности, религии, профессии имеет место лишь в нашей нелегальной разведке. Человек из гражданина Сидорова буквально превращается в мистера Смита. Еще вчера он выправлял
