«важная информация» в непроявленной пленке, представлял собой самодельный картонный указатель- стрелку с приглашающей надписью «в столовую». Мой коллега по учебному отделению должен был повесить этот указатель на стене коридора, а мне предстояло его бесшумно и незаметно снять. Задумка показалась мне благородной: нужно было помочь проголодавшимся сотрудникам партийной прессы побыстрее добраться до источника питания.
В день операции «наружка» исправно топала за мной по проверочному маршруту, дыша чуть не в затылок, я менял виды транспорта и неуклонно приближался к заветному месту. У редакции «Правды» я вышел из троллейбуса и, не останавливаясь, направился к тайнику. Для бригады наружного наблюдения такой маневр предугадать было трудно, сработать с опережением было невозможно, так что ей пришлось пустить своего сотрудника вслед за мной. Этого мне и было нужно. Я топал по цементному полу перехода, и мои шаги гулко отзывались в ушах. Такие же шаги раздавались за спиной — слежка не отставала.
Когда я подошел к тайнику, то увидел, что прямо рядом с табличкой поставлен табурет, а на табурете сидел пожилой то ли охранник, то ли сторож. Это был сюрприз! Две недели тому назад, когда я подобрал это место, здесь никого не было. Что делать? Шаги за спиной неумолимо приближались, надо было на что-то решаться. И я решился. Напустив на себя самый безразличный вид, я приблизился к табличке и на глазах изумленного вахтера спокойно сорвал ее со стены и положил за пазуху.
— Ты что… ты зачем? — завопил вахтер. — Добрые люди повесили, а ты филюганишь!
Но я уже не слушал его и бежал к выходу. На разборах «полетов» Толстиков об этом инциденте ничего не упомянул, а я, естественно, проявлять инициативу не стал, но вывод на будущее сделал.
С одним моим сокурсником по школе произошел еще более комичный случай. П. И. Толстиков объявил, что во время городских занятий один из нас будет «продан» и отдан «наружке» на съедение, то есть его место и время операции станут известными «противнику». По правилам игры «противник» должен организовать захват разведчика с поличным. Кто станет жертвой сговора и когда это произойдет, никто не знал. Все выходили в город с тревожным чувством ожидания этого рокового события, что делало учебные занятия еще более похожими на боевую работу. Это называлось учиться «в условиях, приближенных к боевым».
Итак, наш товарищ из Петрозаводска отправился на тайниковую операцию. Ему, как и мне в вышеописанном случае, предстояло изъять тайник, который он лично подобрал. В качестве контейнера петрозаводчанин выбрал силикатный кирпич, который его напарник заложил в каком-то проходном дворе.
Убедившись в отсутствии слежки, петрозаводчанин прибыл на место и приготовился изымать контейнер. Когда он с некоторыми усилиями выколупал кирпич из стены и приготовился опустить его в сумку, до его слуха донесся скрежет автомобильных тормозов. Он оглянулся и увидел, как из подъехавшей «волги» «посыпались» молодые, крепкого спортивного телосложения люди. Они молча и сосредоточенно бежали к нему. Сомнений не было — это были сотрудники наружного наблюдения, которые знали место и время операции задолго до того, как наш бедный слушатель вышел на проверочный маршрут. Времени на размышление не было, нужно было избавляться от улики. Так нас учили в 101-й школе.
Когда можно было различить даже цвет глаз приближавшихся «наружников», наш бедолага широким движением правой руки отбросил контейнер куда-то в сторону. Раздался женский крик и стоны:
— Караул!! Убивають ни за что!
Он оглянулся и увидел, что неподалеку, поверженная силикатным изделием наземь, лежала старушка. В руках она крепко держала авоську, из которой высыпались несколько картофелин, две свеколки и одна морковка. Старушка возвращалась из овощного магазина своим излюбленным проходнячком, неожиданно превратившимся в место оперативных разборок.
— Ты что же, подлец делаешь? — закричал один из «наружников», заламывая слушателю руки за спину. — Калечишь невинных прохожих?
«Наружник» помог бабушке подняться на ноги.
— Не бойся, бабушка, — приговаривал он, отряхивая ее одежонку и подбирая оброненные овощи, — мы его сейчас приструним. Мы не позволим ему нападать на простых советских пенсионеров.
— Уж вы с него, внучки, построже спросите, построже! — говорила успокоенная бабушка и поковыляла домой. — А то ишь взяли свободу, филюганы подзаборные!
Бабка ушла, и петрозаводчанин остался один на один с «противником».
— А это что такое? — спросил его первый, что заламывал руки — вероятно, старший бригады и сунул ему под нос злосчастный контейнер.
— Кирпич — что же вы не видите?
— Вот именно, кирпич, вещественное доказательство покушения на прохожих. Мы его прихватим с собой, а заодно с ним — и тебя. Поехали в участок.
Два «наружника» подхватили петрозаводчанина под руки и повели к машине. Старший шел сзади с кирпичом в руке, торжественно демонстрируя его всем любопытным.
— Еще одного схватили, — прокомментировал задержание проходящий мимо старичок. — Очень похож на того бугая, который прошлой зимой снял с меня шапку.
Хорошо, что вся процессия уже садилась в машину и не слышала этих слов, иначе история криминальных деяний задержанного обогатилась бы еще одним важным эпизодом.
Повезли задержанного, конечно, не в милицейский участок, а на конспиративную квартиру бригады, и там ему учинили пристрастный допрос. Первым делом попросили предъявить документы, расспросили о месте работы и жительства и, естественно, выявили массу нестыковок в легенде слушателя. Как говорил один из персонажей в фильме Эйзенштейна «Александр Невский», кольчужка оказалась коротка. Наш петрозаводчанин был тертый калач, он отчаянно защищался, но факты упрямая вещь: упрутся в тебя рогами, словно корова, и никуда от них не отвертишься.
Потом приступили к изучению контейнера и быстро сообразили, что внутри кирпича что-то есть. Расковыряли кирпич, извлекли из него непроявленную пленку и стали «клеить» ему шпионаж в пользу иностранной державы. Жертва сговора утверждала, что кирпич наблюдает в первый раз в своей жизни. Тогда оскорбленные «милиционеры» стали обвинять его в клевете на «советскую милицию» — ведь тогда получается, что это они подсунули ему кирпич, в то время как они собственными глазами видели, как он им хотел убить бабушку.
Время шло, допрос продолжался, но было видно, что рвение у «наружников» поубавилось, и начатая несколько часов тому назад игра уже не казалась такой развлекательной. Тогда они позвонили Петру Игнатьевичу, который как-то странно быстро приехал и забрал своего слушателя домой. На разборе «дядька» похвалил его за стойкость и выдержку, но покритиковал за недоработки в легенде. Петрозаводчанин не возражал: он, как и все мы, знал, что это была не его вина, а беда. Легенда строилась с учетом реальностей, а реальность была такова, что глубокой зашифровкой слушателей спецшкола не занималась, да в этом и не было необходимости.
Учебный год кончался. Мы закончили практические занятия в городе и приступили к сдаче государственных экзаменов. Потом был выпускной вечер, на котором присутствовал начальник разведки генерал-лейтенант А. М. Сахаровский. Это был умный и дальновидный руководитель, внимательный к подчиненным начальник, доступный в обращении и добрый человек. При нем разведка получила свое бурное развитие и добилась блестящих результатов. К концу учебы я уже знал, что работать пойду в самое засекреченное подразделение — Управление «С» и испытывал внутреннюю гордость. После месячного отпуска я, младший лейтенант и младший оперуполномоченный, как первоклассник, с бьющимся от волнения сердцем 1 сентября поднялся на шестой этаж известного здания. Начальник европейского направления Георгий Михайлович Соколов долго рассказывал, чем занимается отдел и в чем будут заключаться мои обязанности. Для быстрого вхождения в курс дела мне предложили типовой план, рассчитанный чуть ли не на целый год.
Меня сразу «посадили» на скандинавские дела. На первых порах пришлось много читать, чтобы понять смысл того, что называется документацией нелегала. Опытный сотрудник направления, скандинавист Г. С. Снигирев стал моим неформальным наставником. Первое время «ученичества» я был у него на подхвате: составлял обзорные справки, делал переводы со скандинавских языков на русский, приводил в порядок оперативные дела, подшивал их и сдавал в архив. Главным и самым острым оружием для меня стала большая сапожная игла, которой я прошивал насквозь том дела, зажатый тисками в специальном
