В начале XX века Историческая Личность, отчуждаясь от одних ценностей, немедленно «регенерировалась» вокруг других (обмен без потери качества). А в конце XX века регенерации на новой ценностной основе не произошло вовсе (обмен с потерей качества).

В начале XX века народ получил, конечно же, поддержанную им, но все-таки диктатуру. И волю свою был способен выявить лишь КОСВЕННО (например, в акте неслыханного подвига Великой Отечественной войны). А в конце XX века народ обрел формальное право на ПРЯМОЕ выражение своей воли. И, выразив напрямую волю, открепился от одних ценностей, не интегрировавшись в другие.

В 1991 году все можно было как-то списать на то, что Личность захватили врасплох. У народа отсутствовал опыт отстаивания социальных прав. У него не было также опыта ущемления этих прав. Он был увлечен новой утопией. Он находился в состоянии революционного угара. Он был испуган странным ГКЧП. У него после краха ГКЧП совсем не осталось реальных альтернатив Ельцину. Разве что полный распад всего… Не Горбачева же было поддерживать после августовских событий!

Кроме того, народ был загипнотизирован антиправовой ситуацией ГКЧП. Танки на улицах… Добавьте к этому несобранный гэкачепистами Съезд народных депутатов, который надо было собрать прямо 19 августа… А также двусмысленность гэкачепистов, продолжающих парадоксальным образом апеллировать к Горбачеву… Янаев так прямо говорил: «Мой друг Михаил Сергеевич»…

Но в 1993 году народ, делая исторический выбор, уже не был захвачен врасплох. Его социальные права уже были чудовищно ущемлены гайдаровскими реформами. Утопия уже рухнула. Жестокая социальная правда уже обнажилась. Танки на улицу вывел Ельцин, а не Верховный Совет. Сам этот Верховный Совет, худо-бедно, стал политической альтернативой (Руцкой хотя бы не говорил: «Мой друг Борис Николаевич»). В конце концов, альтернативной политической воли при всей ее проблематичности хватило на какое-то сопротивление, доведенное хоть до беспомощной, но стрельбы.

Говоря об уроках октября 1993 года по горячим следам событий, я достаточно подробно разбирал особые обстоятельства, в какой-то мере оправдывающие Историческую Личность (крайняя невнятность оппозиционных политических сил… неоднозначность лидеров… совершенно особый феномен Зюганова и КПРФ… коварство спецслужбистских игр…).

Но, оговаривая все это, нельзя это превращать в индульгенцию. Революционные силы ВСЕГДА невнятны. Политические лидеры ВСЕГДА неоднозначны. Внутри революционных действий ВСЕГДА есть спецфеномены. Что, Каменев и Зиновьев не опубликовали в газете заявление против ленинского плана вооруженного восстания, фактически «сдавая» тех, кто это восстание планировал?

Но внутри революционных действий ВСЕГДА есть еще одно: накаленная энергия масс.

К 1993 году у меня уже был немалый опыт работы в «горячих точках». Я внимательно отслеживал массовые шествия и митинги во многих городах СССР в эпоху так называемой перестройки (1989–1991 годы). Их организаторы обычно преувеличивали численность участников в несколько раз. Так возник миф о миллионных демократических митингах на Манежной площади. На Манежной площади не может разместиться миллион человек. (То же самое, кстати, и с Майданом Незалежности, со всеми прилегающими к нему «рукавами», во время «оранжевой революции»). Миллионный митинг я видел один раз — в Баку с десятого этажа гостиницы, рядом с которой этот митинг проходил.

Тот, кто это увидел и пережил, вряд ли стал бы говорить о миллионах на Манеже и Майдане. Миллионов человек там не было. Но ведь сотни тысяч действительно были!

Самым мощным массовым действом, осуществленным патриотической оппозицией, было 9 мая 1993 года. Тогда на улицу вышло реально до двухсот тысяч человек. Вскоре после этого неслыханного успеха прошли совещания патриотических интеллектуалов и политиков. К чему сводилась общая (между прочим, небезосновательная) оценка? К тому, что если 9 мая вышло так много людей (понимавших, кстати, что это рискованно), то в случае, если Ельцин разгонит законно избранную конституционную власть, а эта власть проявит стойкость, к зданию Верховного Совета (почему-то называемому Белым домом) выйдет полмиллиона людей, защищающих свое растоптанное социальное достоинство и Конституцию.

Реформы Гайдара начались в январе 1992 года. К октябрю 1993 года большинство российского населения было беспрецедентно и бесстыдно ограблено. Ученые, врачи, учителя ввергнуты в нищету. Армия и спецслужбы унижены. 9 мая было расценено как неопровержимое доказательство того, что революционная ситуация в ее классическом варианте уже сформировалась и окончательно созреет к осени 1993 года. Я до сих пор не знаю, почему я оппонировал этой точке зрения и сгоряча сказал, что к «Белому дому» соберется максимум 20 тысяч человек. Выйдя с совещания, я упрекал себя за горячность и совершенно несуразный прогноз.

После подписания Ельциным наглейшего Указа 1400, распускающего парламент (на что у Ельцина было не больше полномочий, чем у его дворника), вожди оппозиции вышли на балкон, ожидая встречи с полумиллионной толпой. Особенно на это рассчитывали те, кто приветствовался толпами, собравшимися к этому же «Белому дому» в августе 1991 года. Тогда они были не патриотами, а демократами. Бледные как мел, они смотрели вниз. Там было… Сначала 10, потом 15… Ну, 20 — но никак не 200 и не 500 тысяч человек. Я был потрясен ничуть не менее, чем они… Впрочем, обсуждать здесь те горькие события и их провокационные слагаемые я не имею права. Это было бы переключением внимания читателя на не имеющие отношения к основной теме сюжеты. Провокации и провокаторы — неотъемлемое слагаемое любой революции. Много раз за эти годы я спрашивал себя: «Почему я дал тот прогноз? Изумился, дав его?.. И второй раз изумился, увидев, что угадал?»

Практическое основание для того, чтобы дать такой прогноз, у меня было одно — крайняя неоднозначность результатов референдума, проведенного в апреле 1993 года. Но главным, наверное, все же стало теоретическое основание. Безыдеальных революций не бывает. А значит, 1991 год был не революцией, а сбросом, падением в регресс, продажей первородства за чечевичную похлебку жалкой, но желанной «нормальной жизни». За регрессивный «нормалёк» с его, блестяще угаданными Ельциным, «социотелесными» вожделениями.

Метафизика развития… Какая метафизика — без таинства, преобразующего личность! Такое таинство называется инициация?

Во-первых, совершенно необязательно. Мистерии были задолго до орденских инициации.

Во-вторых, ну и что? Воспользовались люди метафизическим опытом в своих целях. Вам цели их не нравятся? Воспользуйтесь тем же опытом для других целей… Или добудьте другой, еще более глубокий и достоверный метафизический опыт. Делайте все, что угодно — кроме одного. Не надувайте губы. И не прячьте голову под крыло. Ситуация уж очень взрослая для того, чтобы губки надувать и о злых силах без толку толковать. И слишком жестокая, чтобы прятать голову под крыло. Есть личность, выходящая из таинства преображенной. Историческая Личность с помощью еще более сложных метафизических социальных действ тоже может быть преображена… Дело не в этом… А в том, что преображение может иметь разный вектор.

Есть инициатическое преображение. Историческая Личность, совершая такое социальное таинство (модернизация или иное развитие), восходит. А есть контринициатическое преображение. Историческая Личность под воздействием контринициатического преображения (регресса) нисходит.

Первородство — ключ к Инициации и Восхождению. Позитивному, восходящему преображению, если вам больше нравятся такие слова. Похлебка — ключ к контринициации, нисходящему преображению, отпадению от развития, регрессу.

Уголовники, и те это понимают. На их языке это называется опустить. На языке фашистских концлагерей — сломать. Не все ломаются. Но ведь рабочие, согласитесь, технологии… Проверенные… Их и применили.

Что теперь делать? Расколдовывать, возвращать к Первородству, менять качество подпитывающей культурной и социальной энергии, выводить из Ада, наконец. Но не кудахтать о том, в каком все шоколаде и как мы стали, наконец, возрождаться. Думать надо, читатель! Не кудахтать, а думать. Нужно всерьез, взыскуя подлинного, глубинного понимания, разбираться с собственным прошлым и отвечать на вопрос: что случилось тогда? Тогда, в момент «опохлебкивания»? Нам с тобой, читатель, нужна теория, позволяющая иначе описать процесс 1985–1991 годов, так называемое горбачевское время. Вместо теории тебе предлагают конспирологию, абсолютизацию роли личности в истории, набор традиционных проклятий в адрес «Мишки Меченого», «Горбатого»…

И что, читатель, ты удовлетворишься подобными суррогатами? Тогда ты не мой читатель. Ты

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату