Об экономике знаний впервые заговорили в 60-е годы прошлого века Йозеф Шумпетер, Фридрих фон Хайек и Фриц Махлуп. Главный в этой тройке выпускников Венского университета — Фриц Махлуп. Именно его книга «Производство и распространение знаний в США», вышедшая в США в 1962 и переведенная на русский язык в 1966 году, стала на многие годы ориентиром для тех, кто занимался экономикой знаний. Книга же Махлупа — своеобразный интеллектуальный ответ на советский вызов. И прежде всего на запущенный в 1957 году первый искусственный спутник Земли. Тогда начался разговор о том, что надо учиться у русских тому, как надо работать со знаниями.
В дальнейшем (с подачи Питера Друкера и его коллег) об экономике знаний стали говорить как об ориентире, основе устройства общества будущего, к которому идут наиболее развитые страны мира. Политики США, Западной Европы, Японии выдвигают лозунг:
Есть китайская стратегия: «Государственная система по освоению новшеств на фоне наступления эпохи экономики знаний», Много говорится о глобальном формировании экономики знаний. Считается, что перспективы развития связаны с экономикой знаний.
Что устанавливает наш блиц-обзор содержания того понятия, политический смысл которого мы хотим анализировать?
Во-первых, что экономика знаний — это некая идеальная и достаточно размытая цель.
Во-вторых, что разговор об экономике знаний в современной России может трактоваться по- разному.
В самом деле, к экономике знаний был готов перейти поздний СССР. Худо-бедно, но он двигался в этом направлении. Что касается постсоветской России, то она от производящей (спору нет, небезусловной, но именно производящей) советской экономики отказалась в пользу более низко организованной сырьевой экономики. В сущности, после такого отказа требуется новая индустриализация и потом уже движение к экономике знаний. Или же — надо прыгать через одну ступень. Но как прыгать? И о чем идет речь? Об этом прыжке? Или о чем-то другом?
В любом случае, разговор об экономике знаний в современной России не может строиться по американской, европейской, японской и даже китайской кальке. Когда общество, достигшее определенной индустриальной зрелости, переходит к экономике знаний, то оно делает крохотный шажок, не требующий ничего сверхъестественного. Такой переход называется органическим. Когда же общество находится очень далеко от индустриальной зрелости, то его переход к экономике знаний — это не крохотный шажок, а прыжок, требующий огромных усилий. Но тогда надо разбирать — как интеллектуально, так и политически — механизмы, обеспечивающие концентрацию этих огромных усилий. Говорить о преодолении целого периода (периода формирования зрелой индустриальной экономики). И о том, за счет чего такое преодоление будет осуществлено.
Но нет ни политической констатации того, что мы страшно (и именно страшно!) далеки от цели, которой надо достигать в кратчайшие сроки. Ни политических разъяснений того, почему мы оказались так далеки от этой цели (тут размытых ссылок на страшные 90-е годы недостаточно). Ни политического же (и именно политического!) указания на средства, с помощью которых мы будем преодолевать имеющуюся пропасть.
Когда всего этого нет, то разговор об экономике знаний приобретает специфический обертон. И превращается в нечто наподобие необязательных (а в каком-то смысле и компенсаторных) благопожеланий: «Мол, поскольку мы очень просвещенные люди и полиостью в курсе мировых тенденций, то хотелось бы еще и вот этого».
В подобных случаях отвечают: «Хотеть не запрещено».
Итак, либо-либо. Либо разговор об экономике знаний в России — это компенсаторная риторика, замещающая больную тему дорогостоящей индустриализации… Либо это проработка неких стратегий «прыжка через одну ступень». Хочется верить, что это именно второй вариант. Но почему он не обеспечен ни констатацией состояния дел, ни констатацией масштаба необходимых усилий, ни предъявлением способа такой концентрации усилий? При том, что способ концентрации усилий известен. Он называется мобилизация. И не надо вздрагивать, кричать, что всех хотят построить в шеренгу, что жаждут войны.
Мобилизация — это особый тип концентрации усилий на чем бы то ни было. Можно мобилизовать усилия на достижение войны или достижение мира. Усилия можно мобилизовать, упрощая или усложняя организацию системы. Мобилизационная модель развития (а именно о ней идет речь в данном случае) может быть линейной или нелинейной, точечной или объемной. Она может обеспечиваться диктатурой или демократией. Но если нужен прыжок, то такой модели не избежать.
Так является ли для нас сегодня переход к экономике знаний прыжком или крохотным шагом?
Ясно, что прыжком. Ясно-то ясно… Но поскольку эта ясность неумолимо порождает никому не нужную мобилизационную модель (или болезненную капитуляцию), то этой ясности любой ценой пытаются избежать. Отсюда — туманные восклицания по поводу возрождения России.
Что эти туманные восклицания порождают? Для того, чтобы с этим разобраться, дополним краткий экскурс по вопросу о содержании понятия «экономика знаний» столь же кратким экскурсом по вопросу «что, где, когда».
8 июля 2000 года. Москва, Кремль. Послание президента РФ В.В.Путина Федеральному Собранию Российской Федерации:
«Мы проигрываем в конкуренции на мировом рынке, все более и более ориентирующемся на инновационные сектора, на новую экономику — экономику знаний и технологий».
3 декабря 2001 года. Москва, Кремль. Выступление президента РФ В.В.Путина на встрече с членами президиума Российской академии наук:
«Экономика, основанная на знаниях, уже давно стала в мире основным фактором производства и главным стратегическим запасом. Об этом мы тоже со многими из присутствующих многократно говорили. В ведущих странах не энергоносители, а новые технологии дают, по оценкам экспертов, свыше 50 процентов прироста ВВП. Уверен, что нам еще очень многое надо сделать. В этом будущее России».
6 ноября 2003 года. Рим. Заявление для прессы и ответы на вопросы на пресс-конференции президента РФ В.В.Путина по итогам встречи на высшем уровне «Россия — Европейский Союз»:
«Хочу подчеркнуть, что сотрудничество в сфере образования и науки одновременно является важным шагом в построении единой европейской экономики, основанной на знании».
26 октября 2004 года. Москва, Кремль. Выступление В.В.Путина на заседании Совета по науке, технологиям и образованию:
Между тем, удельный вес в нашем экспорте инновационной промышленной продукции — всего шесть процентов. А результаты научной деятельности по-прежнему мало востребуются отечественным рынком. И это несмотря на проведение в стране исследований практически по всему фронту».
Возникает естественный вопрос: если первый раз задача перехода к экономике знаний была поставлена в 2000 году… Если в 2001-м было сказано о том, что в ведущих странах (где есть экономика знаний, а если точнее — где можно говорить об обществе знаний, экономики отдельно от общества не бывает) свыше 50 % ВВП дают не энергоносители, а новые технологии… Если все это так, то почему у нас после пяти лет (а это пятилетка, не правда ли?) нет настоящего сдвига в сторону поставленной цели, и
