Лаки почувствовала, что в горле застрял ком, дышать стало невозможно. Ей хотелось закричать. Не может быть! Она в отчаянии посмотрела на Грега, однако тот старался не встречаться с ней глазами.
— Но я хотя бы вспомню свое имя? Доктор Йорген ободряюще улыбнулся ей.
— Имя вы вспомните, когда пройдет вызванный аварией шок: ведь вы его тысячи раз произносили и писали. Оно хранится в той части вашего мозга, где содержится прочая информация, усвоенная механически.
Лаки чувствовала себя так, словно у нее на шее затягивают удавку. Происходящее казалось чем-то нереальным. Наверное, это сон, и она скоро проснется! Вот только бы удалось вздохнуть полной грудью и перестать дрожать... Грег после недолгой борьбы с собой положил руку ей на плечо.
— АО своей жизни я ничего не вспомню?
— Боюсь, что нет. — Доктор Клингман снова снисходительно улыбнулся, и Лаки чуть не закричала. Ведь речь идет о ее жизни, а не о каком-то примере из учебника! — Видите ли, существует три типа памяти. Семантическая, или учебная — то, что мы сознательно познаем, чем овладеваем: скажем, математические уравнения или иностранные языки. Второй тип памяти — процедурный: если вы что-то часто делаете, то знаете, каких последствий ожидать. Ребенок узнает на собственном опыте, что огонь жжется, и больше не сует руку в пламя.
— А как же мое прошлое?! Все, что со мной происходило?..
Лаки услышала в собственном голосе панику. От Грега это тоже не укрылось, и он погладил ее по плечу, пытаясь успокоить.
— Эта память называется эпизодической: события, ощущения, мысли, которые мы постоянно накапливаем. — Врач печально покачал головой. — Этой-то памяти вы и лишились.
Сердце, казалось, вот-вот выскочит из грудной клетки.
—Лишилась?..
— Могло быть хуже, — утешил ее Клингман. — У вас, скажем, сохранилось обоняние.
— Это-то тут при чем? — раздраженно спросил Грег.
— Видите ли, память и обоняние находятся в одном и том же отделе мозга, — терпеливо объяснил доктор Хамалаэ. — Когда пропадает обоняние, это дурной признак: значит, у человека сохранилась только так называемая короткая память. Он помнит происходя' щее не дольше десяти-пятнадцати минут.
— Боже мой!
Лаки окончательно растерялась. От заверений, что могло быть и хуже, она не чувствовала себя счастливицей, а только еще больше пугалась. Ей казалось, что ее бросили в бездонную пучину и предупредили, что до берега ей не доплыть.
— Не переживайте, — снова подбодрил ее улыбчивый доктор Йорген. — Родные расскажут вам о прошлом. Вам покажут фотографии, возможно, даже семейные видеофильмы. Наш мозг — причудливый механизм. При наличии информации он способен творить чудеса.
Лаки поняла, что Йорген просто пытается ее утешить. Но она не хотела беспочвенных утешений. Ведь он не знает, каково это — натолкнуться на черную пустоту, задав себе простейший вопрос, кто ты такая...
— Если вас послушать, так я навсегда рассталась со своим прошлым? — Лаки услышала в своем голосе гнев и сделала паузу, чтобы взять себя в руки. — Значит, мне придется рассчитывать на рассказы других. Я не буду знать, что чувствовала раньше...
Лаки надеялась, что ей возразят, но все три доктора молчали. Она не знала, что ей делать — горько рыдать или рвать на себе волосы, — и боялась, что, начав буйствовать, не сможет остановиться. Грег легонько сжал ей плечо, но даже это не принесло облегчения.
— Давайте расставим точки над «i», — предложил Грег. — Она вспомнит, как управлять машиной, но не будет знать содержание книги, которую когда-то читала?
— Совершенно верно, — кивнул доктор Клингман — он явно заскучал.
— Что означает для вас «Унесенные ветром»? — вкрадчиво поинтересовался доктор Йорген.
Лаки догадалась, что вопрос со смыслом: ей полагается знать это словосочетание.
— Боюсь, что ничего особенного. Просто когда-то ветер что-то сдул...
— А ведь это знаменитая книга, по которой снят еще более знаменитый фильм. Вы не могли ее не читать и фильм уж наверняка смотрели. — Глаза Йоргена были полны сочувствия: в отличие от своего коллеги, он жалел ее. — Что ж, у вас появляется блестящая возможность многое пережить снова. Будете заново знакомиться с «Унесенными ветром» и многим другим.
Лаки хотелось кричать от отчаяния. Как они могут так спокойно говорить ей подобные вещи?! Она прикусила губу, сказав себе, что эти люди пренебрегли важной конференцией, чтобы разобраться в ее состоянии, и винить их в чем-либо — непростительное ребячество. Тем не менее в ней пылала злость, и все силы уходили на то, чтобы не давать ей выхода.
— Никогда не слыхал о синдроме Хойта — Мелленберга, — пробурчал Грег.
— Это чрезвычайно редкое явление, — объяснил Клингман. — Обычно разрушается весь банк памяти целиком, и человеку приходится всем овладевать заново.
Врачи повели между собой разговор, полный специальных терминов: «височная доля», «полушария».. Лаки окончательно перестала их понимать. Ей было ясно одно; она осталась одна в целом свете, да еще в ужаснейшем состоянии. Она потерялась! И даже когда родные удосужатся ее отыскать, жизнь не вернется в прежнюю колею.
«Помни, я тебя люблю». Эти слова, снова и снова звучавшие у нее в ушах, приобрели теперь горький оттенок. Если кто-то ее и любит, ей этого человека все равно не вспомнить. Он навсегда останется чужим, подобно ее собственному отражению в зеркале.
Она пыталась убедить себя, что выжить — уже огромное везение. Недаром ее прозвали «Лаки» -«везучая». Но как ни повторяли это словечко вокруг нее на все лады, она не чувствовала себя счастливицей. Скорее наоборот — ведь ее жизнь потерпела крах. Лаки казалось, что она сама «Унесенная ветром»! Интересно, о чем рассказывается в этой знаменитой книге, ставшей фильмом, — уж не о товарищах ли по несчастью, лишившихся памяти? Очень может быть...
Она почти не прореагировала на уход врачей. Доктор Хамалаэ пообещал заглянуть к ней утром, доктор Йорген сказал, что готов вернуться и показать ей результаты тестов. Лаки бормотала слова благодарности, изображая искреннюю признательность, но ровно ничего не чувствовала.
Грег сел к ней на койку. Его синие глаза смотрели по обыкновению пристально, но сейчас она заметила в них сострадание — или, не дай Бог, жалость? Лаки поняла, что это было бы ей неприятно. Ведь Грег Бракстон — единственный человек на свете, которого она на данный момент более или менее знает. Ей бы хотелось, чтобы он испытывал к ней симпатию, а никак не жалость.
— Вам повезло, что вы остались в живых, — проговорил Грег, и Лаки догадалась, что он с трудом подбирает слова.
— Вы же сами дали мне кличку «Лаки»! — Сарказм не входил в ее намерения: ведь Грег был ее единственным другом. Он рисковал собственной жизнью ради спасения ее жизни — вернее, того немногого, что от этой жизни осталось. — Я все понимаю: мне грозила смерть или превращение в безмозглое растение. А я все-таки способна мыслить и что-то осознавать.
Она дотронулась до его руки, и Грег впился взглядом в ее пальцы. Откуда такое внимание к ее рукам? И почему он всякий раз вздрагивает, стоит ей дотронуться до него? Наверное, виноват этот ужасный лак для ногтей.
— Не хочу, чтобы вы думали, будто я не испытываю благодарности к вам за спасение моей жизни. Еще как испытываю! Просто для меня это сильное потрясение...
Грег молча кивнул, но Лаки не могла понять, что он думает в действительности.
— Через несколько минут мне придется уйти, — сообщил он. — Мы с Доджером улетаем в Сан- Франциско...
Грег сделал паузу, и Лаки решила, что он сомневается, знает ли она, что такое Сан-Франциско.
— Сан-Франциско — город на севере Калифорнии. Залив, мост «Золотые ворота», трамваи... — После этого механического перечисления ей потребовалось передохнуть, чтобы отдышаться. Тем не менее она открыла для себя, что кое-какие вещи, слава Богу, помнит. — Если что-то будет мне непонятно, я спрошу. Теперь уже нет смысла скрывать изъяны своей памяти.
