поступать так, как рассчитали вы.
— Об этих причинах, в отличие от голода и холода, вы говорить не можете, — архивист открыл глаза, ничего хорошего в этих глазах не было.
— Я — не могу. — Взгляд на взгляд. Вы же все понимаете, господин Борстиг. Мы с вами уже давно перешли пределы допустимого, потом — пределы разумного, но последнюю границу я не перейду. Так что о других причинах вы сможете услышать только в кабинете герцога-регента. Если моя рекомендация после подобного подарка будет хоть что-то значить… — Я. При всем желании…
— Хорошо, — кивает Борстиг. — Решайте сами. Вы правы, я рискнул столицей, счел это меньшим злом. И теперь готов отправиться к своему сеньору, который имеет всякое право казнить его за предательство. Что ж, пусть сеньор и решает, чей расчет простителен, а чей — нет. Это — после и не здесь. Если сеньору не достанет милосердия, то заблудший вассал будет наказан наихудшим образом: узнает правду.
И сам попробует жонглировать охапкой горящих факелов… бедный господин Борстиг.
— Значит, ближе к вечеру мы с вами поедем во дворец. С докладом, — вы хотели ехать во дворец с докладом, вы туда и поедете, а куда бы вы с сержантом дели труп главного цензора — неважно, поскольку главный цензор пока еще не труп, а на нет и суда нет. — Пока вы можете обдумать вопросы или оказать посильную помощь господину начальнику внутренней охраны. И… — нет уж, без маленькой мести ты отсюда не уйдешь, — позвольте дать вам один совет. Если вы не хотите с первого взгляда понравиться герцогу- регенту, не усердствуйте в рассуждениях об его нечеловеческой природе и прочих кошмарных свойствах. Пока что не буду вас задерживать, у вас много работы. Начальник архива встал — будто не сидел все это время неподвижно. Поклонился. И уже от двери спросил:
— Почему вы ни разу не возразили, когда я называл регента вашим сеньором?
— Потому что, — Эйк помедлил, подбирая точные слова, потом покосился на бумажный самолетик и сказал чистую правду, — мне приятно это слышать.
Остается еще секретарь.
— Зайдите ко мне! — позвал Эйк через полуоткрытую дверь. На секретаря смотреть было противно — на улитку наступили, сапогом, а додавить не удосужились. Еще бы, к нему наверняка уже четырежды заглянули, поведав в деталях и красках о том, что творится в здании. Он бы рад удрать в дверь, но там стоит человек Толди, рад бы сигануть в окно, но смелости не хватает: четвертый этаж.
— Сударь Фаон, не желаете ли вы что-либо сказать? Нет-нет, я не предлагаю вам назвать имена тех, кто втянул вас в свои игры. Я знаю, что вас не придется допрашивать с пристрастием, вы уже готовы их продать, — недодавленная улитка втянула появившиеся было помятые рожки. — Но все это я вполне способен узнать сам. Так что же, будете молчать? Из пяти предложенных открытых листов Эстьен взял только четыре. Господин начальник королевской тайной службы придвинул последний и с удовольствием вывел на нем: «Все, что сделал податель сего, он сделал с одобрения и соизволения Его Величества короля Собраны Араона III». Дата. Печать и подпись уже стоят.
— Идите, сударь Фаон, вы свободны. Разве вы не поняли? Вы совершенно свободны и можете не бояться. Пришлось подняться из-за стола, всунуть грамоту в руки секретаря и, любезно похлопывая по плечу — улитка вздрагивала, словно каждый шлепок вгонял осколки раковины в белую слизь тельца, — проводить того до выхода из приемной.
— Я вас отпускаю.
— Но почему?.. — впервые подала голос «улитка».
— Разве вы не поняли? Это же вам я благодарен, мы все невероятно благодарны, — а звук по коридору разносится хорошо, — за посильную помощь в раскрытии внутреннего заговора. Без вас это было бы невозможно! Еще раз примите мою благодарность, сударь, только для этого я вас и позвал! Ян-Петер Эйк вгляделся в глаза секретаря и с печалью обнаружил, что недавний внушающий восторг и трепет образ померк, помутнел, словно стекло, протертое сальной тряпкой. Улитка даже не предполагала, что господин начальник говорит чистую правду. Посмотрим, кто именно поднимет руку на владельца королевской охранной грамоты, действительной до сегодняшней полуночи. Эйк пожал плечами, вздохнул и засвистел давешний привязчивый мотивчик. Прощай, мой милый друг, прощай…
Карета подъехала ко дворцу за час до полуночи. Широкая площадь была пуста, если не считать караульных. Пока кучер открывал дверь, пока двое гвардейцев досматривали карету, Эйк печально созерцал отвратительно пустую брусчатку.
— Вам чего-то не хватает на этом месте? — слегка сварливо спросил Борстиг. — Клумбы или виселицы? Глава тайной службы от души рассмеялся, потом вытащил из-под кафтана уже порядком потрепанный самолетик, расправил ему крылья и, размахнувшись посильнее, метнул вверх. Сначала Эйку показалось, что многострадальное творение не пролетит и двух шагов, но ветер подхватил его, закружил по спирали, понес к центру площади и только там опустил. На ближайшие сто лет придется ограничиться этим.
© Copyright Апраксина Татьяна, Оуэн А.Н. ([email protected])
