Ничего!
Так, не умею,— ответил Жора.
Переводчик передал немке, что мальчик всё умеет делать. Та кивнула и улыбнулась. На лице Штейнера тоже появилась улыбка.
Отойди в сторону,— приказал переводчик.
Следующим был Вова. Он тоже протянул руки, повернулся
кругом и на вопрос «Что умеешь делать?» ответил:
Всё, что придётся.
Так, в тягостном молчании, то двигалась, то останавливалась цепочка невольников. Из пятидесяти подростков сорок шесть остались в строю; их увели к бараку. Там их принялись осматривать и отбирать другие «покупатели».
Вова, Жора и ещё двое мальчиков остались стоять неподалёку от стола.
Теперь перед немкой проводили девочек из десятого барака. Вова видел, как подошла к столу Люся, бледная, испуганная, со слезами на глазах. Немка сделала знак рукой. Вова замер от нетерпения. Оглядев Люсю, немка кивнула. Теперь очередь была за Шурой, но она, видимо, не привлекла внимания.
Стоя рядом с Вовой, Люся со слезами на глазах смотрела вслед уходящей подруге.
Господин комендант! — неожиданно для всех обратился к Штейнеру Жора.— Нельзя ли ещё одну девочку сюда, её подругу? — указал он на Люсю.
Штейнер посмотрел на Люсю, потом что-то сказал по-немецки переводчику.
Номер? — спросил переводчик.
Какой номер Шуры? — торопливо спросил Вова у Люси.
Сто девять.
У неё мелькнула надежда, что Шуру могут вернуть и оставят с ней. Немка, видимо, выбирает самых крепких, здоровых, хотя их очень мало, а Шура выглядит здоровее других.
Комендант охотно вернул к столу «номер 109». Но он понимал, что желания этих русских и даже его, Штейнера, недостаточно. Нужно, чтобы девочка понравилась покупательнице.
Шура снова появилась у стола. Люся делала ей какие-то непонятные знаки. Шура растерялась, не понимая намёков. А Люся просто хотела, чтобы Шура улыбнулась немке. В самом деле, улыбка у Шуры такая, что даже эту фрау заставит обратить внимание. К тому же у Шуры прекрасные зубы, а немка, видно, придаёт этому немаловажное значение. Она у всех смотрит зубы. Штейнер долго убеждал в чём-то немку. Та сдержанно улыбалась ему, но в конце концов произнесла басом одно единственное, зато всем понятное слово «гут». Ребята облегчённо вздохнули — они будут вместе! Шура радостно сжала руку подруги.
Ведь достаточно было этой разжиревшей фрау сказать «нет», и Шуру разлучили бы с подругой, оставили бы в лагере. Она совершенно бесправна — она, отличница учёбы, командир звена, пионерка Шура Трошина, привыкшая сознавать, что имеет право на уважение. А вот теперь с ней обращаются, как с вещью, как с животным. Хуже чем с животным! Комендант ведь никогда не ударит попусту свою собаку, а мальчики говорят, что Толю убил он. Сам убил.
Может быть, Жора догадался, о чём думает Шура. Подняв голову, Шура встретила его серьёзный, полный сочувствия взгляд. Жора сказал что-то Вове, стоявшему между ним и Шурой, и тот, наклонившись, быстро прошептал Шуре:
Главное - крепко держаться вместе, помогать товарищам и, как бы ни было тяжело, помнить, что ты советский человек.
Шура тоже только взглядом могла поблагодарить Жору за то, что он заметил её слабость и захотел помочь. Да и помог! Если разобраться, то сейчас они всё-таки одержали маленькую победу: остались вместе. Пусть маленькая, но победа!
Забрать вещи! — приказал полицейский.
Ребята переглянулись. Ведь совсем недавно, несколько минут назад, угроза разлуки была такой близкой, что теперь им страшно было расставаться хотя бы на полчаса. Они нехотя разошлись по баракам.
Вам повезло: вы хоть не будете дышать этой вонью и есть гнилую капусту,— вздохнул, прощаясь с друзьями, Андрей, тот самый мальчик, который в первый же день нагрубил полицейскому и почти одновременно с Жорой объявил войну «гроссмясорубке».
Это ещё неизвестно! — Вова успокаивал Андрея, но втайне и сам надеялся, что жить им будет легче, и сожалел, что Андрей остался в бараке, не пошёл на этот «смотр».
Ну, уж хуже не будет! — покачал головой Андрей.
Кто знает! А вдруг там ещё хуже? Что мы тут можем знать! Толя тоже ничего не знал о том, где смерть ждёт его. Только успел обрадоваться, что умыться дали, а вот видишь, нет уже больше нашего Толи...
Ребята утихли. Снова охватила их тоска и страх за будущее.
Ну, нам пора. Прощайте, ребята! — сказал, наконец, Вова.
Прощайте!
Может, встретимся ещё!
Если раньше нас домой попадёте,— сказал Андрей Вове,— смотрите, не забудьте рассказать о нас. Узнайте, как называется этот лагерь. Пусть скорее наши приходят.
Ладно, скажем,— ответил Жора, как будто он и в самом деле уже отправлялся домой.
Вова добавил:
Ты, Андрей, не падай духом, держись ближе к хорошим и смелым ребятам.
Конечно,— согласился тот.
Андрей поглядел на Вову тревожно. «А что, если советские войска раньше освободят нас из лагеря, а их сейчас увезут неведомо куда и они даже не могут оставить ни адреса, ни следа, где их искать»,— подумал он.
Ребята вышли во двор задумчивые и мрачные.
Войдя в барак, Люся и Шура объявили, что они уезжают.
Как это уезжаете? Куда? — посыпались вопросы.
Сами не знаем.
И скоро? — спрашивали насторожённые девочки.
Вот пришли за вещами.
Ах, если бы домой! — горько вздохнула Лия.
Как бы не так!..— усмехнулась Шура,—Куда-то на работу.
Но всё-таки всем — и остающимся и уезжающим — казалось, что там, куда едут Шура и Люся, будет лучше. Хоть немножко, да лучше. Потому что так плохо, как в лагере, нигде не может быть,— думали они.
А мы остаёмся, несчастные!— глухим голосом сказала Аня. Она была подавлена.
Прощаясь с девочками, Люся заплакала. Тяжело было покидать подруг, которые оставались в этих мрачных сараях. Шура тоже расстроилась и впервые при всех всплакнула, закрывая лицо ладонями.
Девочки тоскливым взглядом проводили Шуру и Люсю до самых ворот. Мальчики уже ждали их. Жора приветливо улыбнулся и сказал:
Складывайте вещи вместе. Теперь не потеряются.
У ворот стоял часовой. Он смотрел на подростков, которых продали в рабство, и не понимал причины их радостного возбуждения.
На площадке лагеря несколько раз ударили по куску, рельса: бум... бум... бум... Глухой, тяжёлый звон
