Хайка поскользнулась, упала, но, стиснув зубы, снова с усилием поднялась и заняла свое место в колонне. От долгой непрерывной ходьбы гудели ноги, мучительно ломило спину. Ни на минуту не отпускало острое чувство голода, вот уже несколько часов оно мучило ее. По мере того как они поднимались все выше в гору, в ней рождался и постепенно рос какой-то еще не осознанный, необъяснимый страх.
— Хайка! — позвал ее Гаврош.
Девушка откликнулась. Из-под закрывавшего рот шарфа голос ее звучал приглушенно.
— Как ты? Устала?
— Ничего, иду пока, — ответила она и тут же почувствовала, как земля уходит у нее из-под ног.
— Не жалеешь, что пошла с нами? — неожиданно для самого себя спросил Гаврош.
— Нисколько, вот только...
— Что?
— Только мне обидно... я падаю, а ты идешь себе впереди и даже не оборачиваешься. Когда Рита упала, еще там, внизу, ты сразу подскочил помочь... — Хайка, низко опустив голову, умолкла.
Гаврош не знал, что ответить, а Хайка ничего больше говорить не хотела. Пройдя в молчании несколько шагов, Гаврош наконец произнес:
— Как ни трудно — держись! И не надо так говорить... Ведь тебе отлично известно, что ты значишь для меня. Я буду постоянно рядом с тобой.
В эту минуту их догнал Шиля.
— Ну как, Шиля, держимся пока? — обратился к нему Гаврош.
— Держимся, — ответил тот, с трудом разлепив запекшиеся губы.
— Ничего, мы знали, на что шли, — проговорил Гаврош. — Еще в Рудо Верховный главнокомандующий сказал, что нужно быть готовыми ко всему: и к голоду, и к тяжелым маршам, и к постоянным опасностям. Как-нибудь сдюжим, мы ведь коммунисты.
Налетел снежный вихрь и засыпал протоптанную в снегу тропу, словно ее и не было. Мелкий колючий снег облеплял лицо, забивался за шиворот. Порывы ледяного пронизывающего ветра ударяли в грудь, валили с ног.
Пали уже шесть коней. Партизаны сняли с них поклажу и понесли на своих плечах.
— Ну вот, а еще говорят, что конь выносливее человека! — проговорил Божо Божович, веселый, добродушный командир взвода, с которым Гаврош познакомился еще в Рогатице и к которому сразу привязался, почувствовав его простоту и дружелюбие. Этого человека отличали оптимизм и неизменное чувство юмора.
— До вершины уже немного осталось, — бросил Шиля, подняв глаза кверху.
— Откуда ты знаешь? Ведь ее не видно, вершину эту!
— А ты что, думаешь иначе?
— Утром будет полегче, — сказал Гаврош.
— Конечно, когда взойдет солнце, станет теплее.
— Мне иногда кажется, что оно уже никогда не взойдет!
— Кого-то оно и сейчас греет!
— Солнце светит для всех, — сказал Гаврош. — Меня всегда удивляло, как это солнечные лучи сохраняют свое тепло, ведь они проходят огромный, невообразимо огромный путь, прежде чем достигают нашей Земли...
— Завтра у нас будет горячий обед, — мечтательно зажмурившись, проговорил Лека.
— И рюмка ракии для согрева! — добавил Вучко.
Подъем был крутым, и колонна сильно растянулась. Бойцы шли тяжело, то и дело скользя и падая. Гаврошу показалось, что сзади кто-то стонет. Он обернулся, чтобы посмотреть, кто это, но разве можно было что-либо разобрать ночью в такую метель?!
Снова послышался стон... Гаврош не мог понять, действительно ли кто-то стонет или это ему только кажется. Он остановился, прислушался. Нет, ничего не слышно... Оглянувшись, он увидел, что Хайки нет рядом с ним, наверное, ушла вперед. Вдруг до его слуха донесся приглушенный женский голос, который, похоже, звал на помощь...
— Ты что остановился? — положил руку ему на плечо Лека. — Так недолго и отстать.
Гаврош, не ответив, снова посмотрел в сторону вершины Игмана.
— Гаврош, из-за тебя вся колонна остановилась! — крикнул Шиля.
— Сзади кто-то зовет, — сказал Гаврош.
— Никого там нет. Пошли, нельзя долго стоять на таком морозе, — подтолкнул Гавроша Лека. — Пошли. Вперед, товарищи! Не останавливаться!.. Только вперед!
Извиваясь, как огромная черная змея, колонна ползла по крутым склонам Игмана, то сжимаясь, то растягиваясь.
Гавроша нагнал Шкрбо Лабович, пулеметчик из горняцкой роты.
— Что, тяжело? — спросил Гаврош, пропуская его вперед.
— Пулемет все плечо оттянул.
— До пастушьей избушки осталось уже немного... Там нас ждут боснийцы, — послышался чей-то голос, и Гаврош узнал Зеку Войводича, партизана из 1-го батальона.
Зека отличился еще в первом бою с немцами. Зайдя в тыл наступающей немецкой роте, он неожиданными бросками гранат нагнал на немцев страшную панику и заставил их в беспорядке отступить.
— Какая там пастушья избушка! До нее еще топать и топать, — возразил Шиля.
— Ерунда! Игман по сравнению с моим Комовом — это все равно что котенок рядом со слоном! — бросил Зека.
— Мои ребята тоже из тех краев, — вставил Шкрбо.
— Ничего, как-нибудь заберемся, — сказал Гаврош. — В конце концов, боснийцы тоже не по воздуху туда прилетели.
— Верно, — поддержал его Войводич. — Раз смогли они, сумеем и мы.
Разговор утих. Гаврош отыскал глазами Хайку, которая теперь шла впереди, и ему вспомнились ее недавние слова о Рите. Он усмехнулся, подумав, что Хайка ревнует... Снова послышались какие-то неясные звуки, похожие на стон. Гаврош решил, что это, наверное, просто тихо перекликаются идущие сзади бойцы.
— Наверху находится дом старого Мозера. Этот немец поселился здесь после первой мировой войны да так и живет до сих пор, разводит чернобурых лисиц, — раздался чей-то голос.
— Не болтай зря, ни о каких чернобурых лисицах здесь никто и не слышал.
— Что вы заладили, лисицы да лисицы?! Какое нам до них дело? Наша задача — дойти. Выдержать.
— У меня глаза слезятся от ветра и снега.
— Ничего, это можно вытерпеть.
— Скоро мы останемся совсем без боеприпасов для минометов. Только что еще один конь сорвался в пропасть, а он как раз вез боеприпасы.
— Отобьем у немцев!
— Господи! — воскликнул кто-то. — Может ли кому-нибудь быть хуже, чем нам сейчас?
— Помогайте друг другу! — закричал командир батальона. — Как там раненые?
— Плохо. Им ведь тяжелее всего. Но мы сделаем все возможное, чтобы живыми доставить их в Фочу.
Тревожные мысли все больше одолевали партизан. Кто знает, дойдут ли они? А если и дойдут, то что ждет их там, на другой стороне Игмана?
Хайка опять упала... Поднявшись и отряхнув снег с одежды, она, как показалось Гаврошу, растерянно оглянулась, словно не зная, куда идти дальше.
В эту минуту мимо них пробежал командир батальона, поторапливая бойцов: скоро начнет светать.
— Откуда у него еще берутся силы бегать? — бросил кто-то из партизан.
— Да, промчался, будто не по горам лазил, а несколько дней отъедался и отсыпался!
