— Значит, так! — выпрямился Рыжик, и глаза у него стали похожи на два раскаленных уголька. — А кто в наступлении первым оказался во вражеской траншее? Кто на горе скосил патруль четников? Кто взял в плен офицера?
— Ну и что? — не сдавался взводный. — Ты думаешь, что храбростью можешь прикрыть гнилое наследие старой жизни, которое накопилось в тебе? Ошибаешься!
— Нет, вы слышали, товарищи? — крикнул Рыжик. — Значит, мы тебе разрешаем во имя пролетарской революции косить вражеских солдат, рисковать жизнью, а когда нужно решить вопрос о взаимоотношениях между мужчиной и женщиной, тогда ты сразу становишься люмпен-пролетарием с буржуазными предрассудками! А где эти предрассудки, спрашиваю я вас?.. Да он хоть имеет представление о научном коммунизме? Сомневаюсь. В противном случае он так бы не говорил!
И, повернувшись к взводному, Рыжик скорчил такую презрительную гримасу, как будто бы он разбил взводного в пух и прах.
Командир отряда едва сдерживался.
Партизаны прыснули со смеху и стали выкрикивать:
— Тебе бы лучше помолчать, пока не поздно!
— Ты с этой своей философией заваришь такую кашу!
— Люди, этак он в конце концов и против революции повернет!
Но Рыжик никак не прореагировал на эти слова. Весь вспотевший от злости, он медленно двинулся в лес. Сделав несколько шагов, он обернулся и сказал:
— Об этом вы не беспокойтесь. Между мной и революцией вопросы всегда будут решаться мирным путем.
Помрачневший командир отпустил ветки куста и поежился, как от холода.
— Выстрелить бы этому гаду прямо в затылок! — проговорил он тихо и быстро зашагал к своему домику. Подойдя к двери, он крикнул, чтобы к нему позвали Рыжика.
У командира Половины было много неприятностей с партизаном Рыжиком. Все началось в тот день, когда комиссар Метвица решил политически просветить только что прибывшего в отряд партизана. С тех пор голова Рыжика забита разными цитатами, учеными словами, глаза горят как угольки, а уши всегда красные, будто он только что из бани. Он никогда не упускал возможности поговорить о революции и решить какие-нибудь вопросы непременно с классовых позиций. Командир не мог точно знать, что усвоил Рыжик из всего им прочитанного, но то, что он слышал, приводило его в бешенство, поскольку он считал, что разговоры Рыжика могут подорвать дисциплину в отряде. Надо было все это прекратить.
— Сегодня я ему устрою головомойку, — сказал он сам себе, сжав кулаки.
Через несколько минут Рыжик вошел в комнату и стал равнодушно пересчитывать пуговицы на командирской гимнастерке. Не хватало двух пуговиц. Партизан знал, что это признак плохого настроения командира и что их встреча может очень плачевно для него кончиться. Поэтому он присмирел и приготовился внимательно слушать.
— Ну-ка скажи мне, какие такие теории ты разводишь в отряде? — спросил командир. — О чем это ты разглагольствуешь с солдатами?
Рыжик, переминаясь с ноги на ногу, кротко глянул на него из-под огненного чуба.
— Я обсуждаю с ними принципиальные вопросы, — ответил он.
— Принципиальные, говоришь? А что общего имеют наши принципы с твоим заигрыванием с бабами? Это правда, что ты крутишься около мельничихи и хвастаешься перед бойцами своими успехами?
— Я?
— Ты, кто же еще?
— Это недоразумение, товарищ командир. Я действительно познакомился с мельничихой Варицей, но только затем, чтобы вести с ней политико-воспитательную работу как с полупролетарским элементом.
Лицо командира потемнело.
— Работу вел, говоришь?
— Конечно, а что же еще?
— Слушай, ты, — вскипел командир, — я тебе сейчас покажу работу! Кто тебе разрешил отсутствовать до двенадцати часов ночи?
Рыжик поднял голову и смиренно посмотрел командиру в глаза.
— Я был дежурным, — ответил он, — и хотел использовать время для политической работы.
Несколько секунд командир стоял оторопелый, а затем напустился на него:
— Да ты знаешь, что я с тобой сделаю? Я тебя под суд отдам! И потребую высшей меры наказания!
Рыжик зашатался, но, стараясь сохранить хладнокровие, ответил:
— Моя совесть чиста.
— Я тебе еще больше ее вычищу! — отрезал командир. — Если ты не прекратишь своей болтовни, я выгоню тебя из отряда.
Рыжик опустил голову.
— Моими поступками руководит пролетарское сознание, — тихо прошептал он.
— Знаю, — подхватил командир, скривившись, — знаю! И в этом случае тобой руководило пролетарское сознание? — Командир подошел к столу, взял исписанный клочок бумаги и показал ему. — Ты узнаешь это?
Рыжик посмотрел и смутился.
— Узнаю, — ответил он.
— Значит, поддерживаешь письменную связь с попом Кириллом?
— Да нет, просто я написал ему...
— Что ты ему тут нацарапал?
— Изложил нашу программу и потребовал, чтобы он отрекся от религиозных взглядов. Этот поп, по- моему, чуток контрреволюционер.
Лицо командира приобрело цвет недозрелого арбуза, глава зло заблестели.
— А тебе известно, что из-за тебя я вынужден был извиниться перед попом? Я бы мог приказать сейчас же выкинуть тебя из отряда, но... Ты меня понимаешь?
— Полностью, — сказал Рыжик.
После такого равнодушного ответа голос командира прозвучал как выстрел:
— Вон отсюда! Убирайся, мошенник! Я еще тебе покажу!
И не успел он договорить, как Рыжик уже выскочил на улицу.
— Вот так сознательные бойцы страдают из-за безграмотности некоторых, — сказал он.
Проговорив это, он поплелся на другой конец лагеря, где, как он знал, комиссар Метвица готовил план агиткампании.
Комиссар сидел на свернутой палатке и старательно записывал в тетрадку названия сел, в которые нужно было направить солдат-агитаторов для работы с местными жителями. Он уже заканчивал писать, когда Рыжик остановился перед ним.
— Ну что, Рыжик, как дела? — спросил Метвица.
— Да вот, товарищ комиссар, — начал жаловаться Рыжик, — как поступают с революционными бойцами! Только наладишь контакт с массами и начнешь их агитировать, как сразу становишься преступником!
— А что случилось?
— Да вы знаете уже... об этом попе и мельничихе.
— А у тебя и впрямь что-то было с этой мельничихой?
— Да вы что?! — удивился Рыжик. — Варица, правда, сердечная женщина, но я же с ней познакомился только в интересах дела. Я хорошо помню о вашем наказе, товарищ комиссар: «Пробуждайте сознание народа, товарищи бойцы!»
При этом Рыжик принял позу революционного трибуна, глаза у него засияли.
Комиссар Метвица отвел взгляд в сторону и закрыл тетрадь.
— Знаешь что, — сказал он, — мой тебе совет — не усердствуй чрезмерно в своих беседах. Дай и другим поговорить. В этот раз я тебя пошлю с агитбригадой, и, если ты проявишь себя хорошо, мы это
