с усталым, обветренным лицом, но не с землистым, не с серым, а вполне людским. От таких лиц отвык Пер Ковпак. Женщина вошла в гнездилище вони совершенно бесстрашно. Хозяин нагло и изумленно уставился на нее, заклокотав горлом. Женщина устремилась к Ковпаку, поклонилась ему сдержанно и, глядя жестко и прямо, спросила: - Вы - офицер тюремной охраны? Хозяин таверны закашлялся смехом и стукнул вялой ладонью по стойке. Мавпа втиснулся между Пером и незнакомкой, по-птичьи задвигал головой и пробормотал: - Это я, госпожа, я старший надзиратель… это я. Не обращая на него внимания, женщина оглядела Пера внимательно и, как ему показалось, презрительно. - На острове отбывает срок заключенный Ангел Ракоша. Я - его дочь. Ему вышла амнистия… Курьер с комиссией приедет только через месяц, и я сама… - С заключенным не можно разговаривать, - сказал Мавпа. - Вы давно ждете нас здесь? - спросил Ковпак. - День и одну ночь, - женщина потупилась. - В этой таверне? - Нет, в рыбацком сарае. Трактирщик требует особой уплаты с постоялиц. Денег ему не надо, однако он украл мой багаж. Хозяин таверны снова прыснул. Пер поглядел на него пристально. Трактирщик подмигнул ему и повел локтем. Дескать - смотри, какая фифа, из городских. Ковпак перевел взгляд на женщину. Руки она держала сложенными на груди. Руки были в нитяных перчатках - митенках. Голые пальцы посинели от холода. - Вы передадите пакет начальнику тюрьмы? - спросила дочь заключенного. - Я передам… я надзиратель, я передам. - Мавпа все кивал и кивал головой. Пер наклонился над стойкой в раздумье. Трактирщик сказал ему: - Действуй, парень. Мне не обломилось, а ты можешь уговорить эту цацу. Не упускай случая. Я вам комнатку дам на полчаса. Чур, расскажешь потом, с продробностями… Пер неожиданно ухватил трактирщика за загривок и крепко стукнул его лбом о стойку. Тот повалился и около минуты копошился где-то внизу, приглушенно рыдая. - Дашь ей комнату, почище. Вещи вернешь. Понял меня? - У, каторжный! - рыдал хозяин. - Развелось вас… я жаловаться буду! - А я сожгу твой притон, - спокойно заявил Ковпак. - Скажи ему, Мавпа, я ведь могу. - Могёт, могёт, - подтвердил Мавпа. - Он могёт, а я надзиратель при нем… Давайте ваш пакет, госпожа. Он могёт… - Я привезу ее отца через неделю, - сказал Ковпак. - Если у госпожи Ракоша будет хоть одна жалоба, я истреблю всю вашу деревню. Это здорово очистит воздух на побережьи. Женщина наблюдала за происходящим без особого ужаса и брезгливости, вполне терпеливо. Когда Пер произнес свою тираду, она передала Мавпе конверт с гербовой печатью. - Что ж, неделю я подожду. - За неделю с вас двадцать гульденов, - крикнул из-под стойки хозяин. - Деньги вперед. Ковпак вышел прочь. На карбасе, среди пения сирен и бесчеловечного холодного ветра Пер Ковпак предпринял последнюю попытку к бегству. От ящика с луком отскочила тяжелая медная скоба. Эту скобу Пер взвешивал на ладони - она идеально ложилась в руку. Один загнутый конец был слегка приплюснут и заострен. Ковпак подошел к Мавпе и примерился для удара. Одного-единственного в висок было бы достаточно. Но, как нарочно, Мавпа повернулся и заморгал гноящимися глазками. - Не бойся меня, - сказал Ковпак и выбросил скобу в море. - Скажи лучше, кто такой этот Ангел Ракоша? Мавпа неловко попытался скрыть улыбку и ответил смущенно: - Ты знаешь его. Это Вонючий Дед. Известие об амнистии слегка оживило тюремную холодную духоту. Вонючего Деда загнали в подвал, где умельцы сымпровизировали по такому случаю внеочередную баню. В три дня на Деде свели насекомых. На четвертый день мытья от него уже не воняло. Повар, зажав голову Деда между коленей, остриг сизый войлок и даже подравнял бороду. Старик орал, из глаз его, воспаленных от мыльной воды, текли черные слезы. - Я отвезу его один, - сказал Ковпак Мрожке. - Нет, - ответил начальник тюрьмы. - Я справлюсь. - О да. В этом я уверен. - Вы не доверяете мне? - Нет. Потом Мрожка скрючился, обмок холодным потом и добавил: - Если вас увидят без конвоя, меня отдадут под суд. Ковпак оставил его в покое. Сирены пели прямо у него в голове. В воскресный день карбас швыряло волнами. Мавпа плевал в буруны жеваным сухарем. Преображенный Дед в чистой одежде - ни дать ни взять отец семейства - держался за борт и скулил. Ковпак довольно ловко галсировал. У входа в бухту ветер боролся с течением, но карбас удачно повернул и шел ровно, хоть и медленно. На причале стояла дочь арестанта. Пер издали заметил ее. Деда он пустил по сходням впереди себя. Ракоша смотрел не в лицо дочери, а себе под ноги. Иногда он с тоской оборачивался в сторону залива, пытаясь углядеть Черепушку. Ковпак и Мавпа оставили их вдвоем. Скоропортящийся груз - подтухающие яйца и мороженое мясо - требовал забот. Поселок был охвачен оттепелью, что не шибко его украсило. Прямо за досками пристаней темнела обширная лужа. В ней плавали удивленные рыбьи головы и луковая шелуха. Не хватало двух бочек солонины. - Ничего не знаю, - сплевывал на доски грязнолицый бригадир грузчиков. - Груза не частные, груза казенные. Подписуй. - И тыкал испуганному Мавпе в лицо захватанным свитком. Ковпак взял парнягу за ворот и макнул в лужу. Грузчики тупо и равнодушно глядели на него. Госпожа Ракоша подошла к Перу. Выглядела она очень устало. - Я должна вас поблагодарить, - сказала она. - Хотите денег? Ковпак покачал головой. - Может, передать кому письмо? - Здесь есть почта, - ответил Пер. - Экой вы… - Женщина поглядела исподлобья. Мавпа на корме карбаса потрясал тесаком в сторону грузчиков. - Пора, - сказал Ковпак. - Еще выйдет буза из-за солонины. - Прощайте, - сказала женщина. Ковпак отцепил швартов и перемахнул на зыбкую палубу. Карбас отваливал боком, пока поднятый парус не захлопал в воздухе. Мавпа переложил руль. Ковпак стоял и смотрел, как госпожа Ракоша провожала его взглядом. Серый ее дорожный плащ развевался. Женщина приложила ладонь козырьком ко лбу. Вонючий Дед Ангел Ракоша в чистенькой одежде бессмысленно топтался сзади нее. - Хороший ветер, - сказал Мавпа, когда Совиная гавань утонула в дымке. - Пошел ты! - крикнул Ковпак, привалился к борту и зарыдал. Невидимые сирены торжествовали. Три дня он провалялся в беспамятстве. Повар осмотрел его и сказал: «Это горячка». - Тиф? - спросил Мрожка. - Просто горячка. Перу пустили кровь, приложили уксус к вискам, а после напоили хинной настойкой. Он выжил, но долго был слаб. - Вы саботажник, - сказал ему Цезарь Мрожка. Теперь начальник сам вынужден был ходить на карбасе и с отвычки едва не утопил посудину, заблудившись в тумане. Мавпа ухитрился разглядеть в опасной близи зубья Смертельной Расчески, спас карбас и ходил гоголем по этому случаю. Однажды повар напоил его до бесчувствия. Мавпа выполз из здания тюрьмы, подошел к краю берега, оскользнулся и погиб в черных волнах. Арестанты шептались, что он увидел поющую сирену прямо у берега и решил посчитаться с нею. Повар говорил, что черви в голове у Мавпы взбунтовались супротив пьяных паров и Мавпа кончил с собой, спасаясь от страшной боли. Мрожка до осени героически ходил на карбасе один. За сутки он начинал пить для куража, пьянел мертвенно, а после как бы приходил в себя, существуя в тумане. Взгляд его горел очень нехорошо, а лицо, обыкновенно желтое, бледнело и опухало. - Скапучусь в море, а вы тут подыхайте с голоду, - кричал он арестантам, стоящим на берегу. - Еще сами друг дружку лопать будете, черти! При этом Мрожка зычно смеялся. Но ничего, не скапутился. Пер проболел всю осень. Сирены пели. «Это конец,» - решил он, когда кровь капнула у него из носа во время умывания. Но ничего не произошло. Навигация приближалась к концу. Мрожка перевез много припасов. Рапорт о смерти Мавпы он написал, а потом сжег в печке, чтобы не сократилось довольствие. Потом он сказал: «Какая разница!» и напился. В полночь ему стало дурно. Мрожка изошел желчью. Утром было ясно, что выйти в море он не сможет. - Кто пойдет? - спросил он слабо. Староста арестантов вышел вперед и сказал, что добровольно никто не хочет идти. Море злое. - Угля не подвезли раньше, - сказал Мрожка, - Баржа с углем ждет в Совиной. Без угля нам карачун. До весны не доживем. - Доживем, - сказал староста. - Будем топить шкафчиками. - Без угля я не смогу готовить еду, - заявил повар. - Вы будете жрать сырые клубни и мерзлые коровьи сердца. У нас не будет хлеба. Вы налопаетесь муки и подохнете, когда у вас склеятся кишки. - Ты начальник, я дурак, - отвечал староста. - Но добровольно никто не пойдет. - Я пойду, - сказал Пер. - Только, боюсь, вас отдадут под суд. У меня не будет конвоира. Мрожка рассмеялся и харкнул чем-то черным. - Оденете перевязь Мавпы и его кожаную шапку. Будете сами себе конвоир. Ковпак вышел в море через час. Северо-западный ветер обдирал лицо. «Обратно выйдет хуже, - прикидывал Ковпак, изучая капризы течения. - А ведь придется волочить за собою плоскодонную баржу». Между волн уже скакали льдины. Редкие солнечные лучи, продравшиеся сквозь низкое, вязкое небо, поблескивали на ледяных корочках. Пер старался не думать о сиренах. Черная глубина уже не страшила - манила. И это было плохо. Но на счастье сорвался шкот, и обледеневшая веревка рассекла лицо Ковпаку. Холод обжег рану, крови почти не было. Ковпак отвлекся. Рыча от боли и плюясь проклятиями, он добрался в Совиную. Там было спокойнее. Вода вяло шевелилась, словно покрытая пленкой прогорклого масла. В трактире он влил в себя два стакана джина, пахнущего дымом. Третий стакан плеснул себе в лицо. Рана оттаяла, и кровь потекла. - Обождите шквал, - сказал ему рыбак, карауливший баржу. Пер махнул рукой и спросил еще стаканчик. Пока он пил его, раскрылась входная дверь и в чаду стало темнее. В смерче холодного пара укутанная и мокрая фигура оглядывала комнату. - Вы узнаете меня? - спросила госпожа Ракоша. Она сняла капюшон. Ковпак не ответил. - Помните, я сказала, что хочу вас отблагодарить? Она улыбалась. - Вот ваша свобода. Я знаю ваше имя и кто вы. Вас помиловали, давным-давно. Больше года. Но бумаги ваши затерялись. Она из-за пазухи извлекла конверт со
