радиация, неведомый фактор «Ф» — все это пагубно сказалось на металлической обшивке звездолета. В итоге она стала хрупкой и ломкой.
— Купол открыт, — объявил Маоган.
Послышалось урчание моторчика телескопа. Роллинг не вел прямого наблюдения, а последовательно снимал на сверхчувствительную кассету все участки небосвода. Маоган помогал ему, постепенно, в замедленном темпе, поворачивая корабль вокруг оси. По окончании операции Роллинг, вытащив снимки, сунул их в анализатор. Прочитав ответ, он не удержался от радостного возгласа:
— Коммодор! Освещенность все же оказалась чуть больше нулевой. Наконец-то у нас появились кое-какие данные, которые мы можем предложить компьютеру.
Оба астронавта; несмотря на свою обычную невозмутимость, на этот раз с заметным беспокойством следили за мерцанием огоньков, которые свидетельствовали о том, что машина тщательно переваривает полученные сведения. Они с трепетом ждали, когда же выпадет перфокарта с окончательным приговором.
Несколько каких-то закорючек сейчас означали для них либо взлет надежды, либо штопором в смерть. А компьютер, который обычно щелкал задачки как орешки, в мгновение ока, сейчас, как назло, с выводами не спешил.
И когда наконец долгожданная карточка выскочила, Маоган и Роллинг переглянулись. Никто не решался первым протянуть руку, чтобы ознакомиться с ответом.
Сделал это все же Маоган.
— Ну что? — сдавленно произнес Роллинг.
— Такое впечатление, — откликнулся каким-то странным голосом Маоган, — что мы зависли в пространстве между двумя скоплениями галактик. Так далеко забросить нас могла лишь поистине дьявольская энергия. — Он помолчал. — Изменился, кажется, даже поток времени, он вроде бы истаял. — Снова короткая пауза. — Ближайшее скопление галактик, видимо, находится на расстоянии… — Он взглянул на Роллинга, и его зеленоватые глаза застыли, словно подернулись льдинками. — …в пятьдесят миллионов парсеков и удаляется от нас со скоростью более десяти тысяч километров в секунду.
Роллинг мертвенно побледнел.
— Но это же немыслимо, — прохрипел он. — Общеизвестно, что наша Вселенная постоянно расширяется. Но с такой скоростью разбегаются только те галактики, которые наиболее удалены от ее центра. Получается, что мы очутились на краю света в самом буквальном значении этого слова.
— Знаю, — согласился Маоган. — Я тоже с трудом это постигаю. Человеческий разум вообще не в состоянии оперировать пространствами и расстояниями такого порядка.
Произнося эти слова, Маоган поигрывал своей зажигалкой. Коммодор курил мало, но очень ценил эту коллекционную штучку, доставшуюся ему по наследству. То был тонко сработанный «Данхилл», купленный в середине двадцатого века у одного известного ювелира в Париже. Коммодор трижды машинально извлек из нее голубоватый язычок пламени, затем спрятал драгоценную вещицу в карман.
— Ничего, Роллинг. Конечно, мы оказались где-то у черта на куличках. Но раз уж так получилось, то надо следовать принципу, изложенному когда-то одним из моих далеких предков — не тем, кому принадлежала эта зажигалка, а неким королевским корсарам из Сен-Мало, жившим в славную эпоху каравелл. А говорил он следующее: «Если ветер рвет паруса — дуй вперед, иначе — руби мачты и отдайся на волю провидения». — Он дружески шлепнул Роллинга по спине. — Так что встряхнитесь, старина, и выше нос. Исходите из того, что если дьявол зашвырнул нас сюда, то он же нас и вызволит.
Роллинг испуганно посмотрел на Маогана. Старший штурман был явно подавлен случившимся.
— Но, коммодор, — возразил он, — если бы тут действительно примазалась нечистая сила, то это куда бы еще ни шло. Но речь идет о физике пространства. В этой дыре нарушен ход времени. Он замедлился, его почти не существует. — Роллинг провел ладонью по вспотевшему лбу. — Вы же прекрасно знаете, что при совершении внепространственного прыжка «Алкиноос» перегораживает временной поток. Вы упомянули о паруснике. Но у нас ведь совсем обратная картина: ветер стих, и надежд на него никаких.
Квадратная челюсть Джорда Маогана сжалась, в глазах блеснул огонек.
— Все правильно, Роллинг, именно это я и хотел сказать, взывая к памяти своего предка. Когда спадает ветер, надо утроить площадь парусов, иначе говоря, бросить все силы на прорыв.
— Как это понять? — недоуменно протянул Роллинг, округлив глаза.
— Так все же ясно, — терпеливо объяснил Маоган. — Наши паруса — это улавливатели, реагирующие на течение времени. Отлично! Значит, надо придать им гигантские размеры. А материала на борту для этого предостаточно. — Он положил руку на плечо Роллинга и слегка встряхнул его. — Приступайте к исполнению, старина. Будите специалистов. У нас тут мастера на все руки, так что дней через десять они соорудят улавливатели, не уступающие по размерам фок-мачте.
Роллинг как-то странно взглянул на Маогана. Видно, ему подумалось, что командир спятил. Глаза коммодора горели энтузиазмом.
— Чего вы мнетесь, Роллинг? Приказ, кажется, отдан.
Сказано это было таким тоном, который словно подхлестнул главного штурмана. Тот вытянулся.
— Есть, коммодор, — бесцветным голосом отчеканил он.
Уже три дня специалисты напряженно и в полном молчании трудились над сооружением исполинских улавливателей. Самым трудным в их работе оказалась психологическая нагрузка — пребывание в глубоком космосе. Если под кораблем проплывала Земля, подобная прогулка почиталась за одно удовольствие. Космонавт тогда купался в живительных лучах щедрого Солнца.
Когда это происходило где-нибудь в Млечном Пути, в родной Галактике, пусть даже вдали от ближайшего светила, все равно возникало какое-то особое очарование. Фантастическое, в чем-то мистическое и потустороннее свечение миллионов звезд порождало ощущение присутствия чего-то сказочно-волшебного и умиротворяющего. Жизнь искрилась, подмигивая и подавая знаки буквально со всех сторон. Здесь же людей со всех сторон окружала самая глухая из всех возможных ночей, веяло бездонной ледяной пропастью, мрачной, не оставлявшей человеку никакой надежды. Когда они, стиснутые космоскафами, погрузились вслед за Маоганом в эту без единого пятнышка света пустоту, даже у самых закаленных и бывалых космопроходцев к горлу подступил комок страха. К счастью, удалось достаточно быстро смонтировать прожекторы, которые сняли у космонавтов тягостное ощущение полного поглощения их ничем. Мощные лучи образовали особый мирок вокруг корабля, который за несколько часов принял вид крупной стройплощадки.
Все трудились с полной отдачей сил, не считаясь со временем. Маогана, контролировавшего ориентацию многостороннего зеркала, похожего на фасеточный мушиный глаз, внезапно окликнул Гевенек, вводивший толстый кабель в корпус корабля.
— Взгляните-ка, коммодор.
Не желая привлекать внимания остальных, он ограничился тем, что просто жестом показал на трещину.
— И металл всюду в таком состоянии, — прошептал он в микрофон, протягивая Джорду Маогану отвалившийся кусок обшивки. — Может, пригодится.
Маоган молча сжал осколок и, запустив заплечный двигатель, поплыл к входной камере.
Коммодор сделал анализ переданного ему куска металла, из которого был изготовлен корпус звездолета. Создавалось впечатление, что его фундаментальная структура претерпела глубокие изменения в результате бомбардировки частицами, обильно испускавшимися при взрыве и образовании сверхновой. Резкий скачок температуры сыграл лишь минимальную роль, но от этого было не легче. По существу металл стал столь же хрупким, как и стекло.
Маоган нажал кнопку интерфона.
— Зайдите, Роллинг.
Несколько минут спустя его заместитель уже разглядывал образец, который крошился прямо у него в руке.
— Ну теперь-то нам и впрямь конец, — тяжело вздохнул Роллинг.
