особенной, и самой, как говорится, намоленной иконой. Кроме того, она не сразу попала в церковь в ряд висящих икон, но «явилась». Оно и понятно. Все свои иконы ельтесуновские прихожане знали наперечет, молились перед ними, и поэтому никакая из коренных ельтесуновских икон «явиться» не могла. Икона же, неизвестная прихожанам, напротив, могла явиться самым неожиданным образом.
Доехав до Ельтесунова, я оставил машину на въезде в село, а сам пошел пешком посмотреть на руины церкви, сохранившие на внутренних частях остатки голубизны. Было вечатление, что тяжелый снаряд пробил церковь навылет, а потом танки прокатили сквозь церковь, и вот теперь в останках гуляет ветер. От колокольни не осталось никакого следа. А ведь именно она, колокольня, обозначала раньше издали село Ельтесуново для всех проезжих и прохожих людей. Можно было, остановившись и оглядевшись, пересчитать через поля и перелески все окрестные села: вон Рождественно, вон Ратмирово, вон Фетинино, вон Кишлеево, а вон Ельтесуново. От околицы деревни Васильева насчитывали в голубом золотистом мареве двадцать одну белую колоколенку. По колоколам ориентировались на своей земле. В зимние бураны обязательно звонил колокол, и было это вроде маяка. На колокольни, наконец, просто любовались, ибо они действительно были украшением наших русских холмистых равнин. С колоколен любовались просторной русской землей.
Постояв перед руинами Ельтесуновской церкви, я побрел вдоль села и сел наугад на лавочку около крестьянского дома. Вскоре подошел мужчина и сел рядом со мной. Еще через некоторое время остановились около нас две женщины, откуда ни возьмись подбежали ребятишки. Можно было начинать разговор.
Ну конечно, сначала посокрушались насчет разрушения церкви, а потом я спросил:
– А не было ли у вас в церкви какой-нибудь особенной иконы, такой, чтобы все знали, очень древней или очень красивой?
– Как это не было, – возмутились женщины-собеседницы. – Галицкая Божья Матерь. Чудотворная.
– Откуда она взялась?
– Никто не знает. Явилась. Когда была холера, людей косило косой. Мы, конечно, не помним, старики рассказывали. И вот на церковном чердаке явилась эта икона. Церковный чердак у нас темницей зовется. Как она попала в темницу и сколько времени там стояла, неведомо, но явилась как раз в холеру.
– И что же?
– Как что? Отслужили молебен, обнесли с крестным ходом вокруг церкви и по деревням, а потом поставили в церковь. И все знали: Галицкая Божья Матерь – богоявленная икона. А тут и холера остановилась. Объявили икону чудотворной.
– А потом?
– Больше ничего. Когда церковь закрыли, много икон от нас увезли в Олепино, там из них делали столы. Писаное сострогают, на четыре ножки – и готов стол. А те, что остались, школьный учитель на дрова забрал. И вот собрал он жителей села к своему двору. Кто не захотел идти – не пошел, а кто ходил. Собрались, глядим. Учитель иконы расставил в ряд, взял колун, на руки поплевал. Ну, думаем, неужели сейчас замахнется и ударит…
Чудотворная Матушка в стороне стояла. Нарочно ли он ее поставил особняком, так ли вышло… Да… Ну, это было давно.
– А теперь, не знаете ли, у кого в доме есть иконы?
– Вон – голубая крыша, там живут две старушки, две родные сестры. Одна из них – бывшая монашенка, другая просто так, старая дева. У них иконы по всем стенам, как оштукатурено. А так больше нет. Конечно, в каждом доме иконы, но уж мало где две, где три, от самой нужды, а у монашенок как оштукатурено.
В доме старушек произошел конфуз. Надо бы мне сначала не торопясь поздороваться, познакомиться, как следует разговориться. Тогда, может быть, они сами бы показали мне все, что у них есть. Но у меня не хватило выдержки.
Начал я, впрочем, по порядку и степенно. Так бы оно и шло, если бы не изобилие икон в переднем углу. Серебряные и медные оклады начищены до блеска. Восковые и живые цветочки тут и там. Вышитое полотенце. Фарфоровый голубь перед сиянием икон, и если бы не тихий огонек, несомый им, я не сразу догадался бы, что это лампада. Весь передний угол от пола до потолка заставлен и увешан иконами.
Я не мог оторвать от икон глаз. Я никак не мог сосредоточиться на разговоре с хозяйками избы. Надо бы смотреть на них, а я – на иконы. Среди икон, украшенных окладами и сияющих, я увидел обрубок черной доски, размером с развернутую школьную тетрадь. Это заинтересовало меня, и я, не договорив какой-то там очередной фразы, как загипнотизированный пошел в передний угол к иконостасу. Я наклонился над обрубком (он стоял почти на полу, на полочке, устроенной в пяти сантиметрах от пола), протянул к нему руки, чтобы взять его, поднести к свету и разглядеть. Я уж видел, что весь обрубок заполнен едва проглядывающим сквозь черноту ликом Богородицы с огромными скорбными глазами. Я уж почти дотронулся до обрубка, как вдруг он исчез из моих глаз. Налетевшая сбоку, словно ястребица, монашка схватила доску у меня из-под носу и с быстротой и ловкостью циркового фокусника завернула ее в свой черный белым горошком фартук.
В глазах у монашки, вместе с решимостью, злостью и откровенной ненавистью ко мне, виднелся еще испуг: не брошусь ли я отнимать у нее несчастный обрубок.
– Бабушка, я ведь хотел поглядеть.
– Не моги, не моги и не моги! – чуть не топая ногами и как бы в экстазе, в исступлении закричала старушка. – Мало вы поизмывались над ними? Мало? Еще захотелось? Я помню, как вы их топором! Не дам! Режь меня, саму топором руби, саму в печку кидай – не дам!
После этих слов старушка выбежала из избы и больше не появлялась до нашего ухода.
Ее сестра долго извинялась передо мной.
– Вы на нее не сердитесь. Она очень религиозная, очень богомольная женщина. У нее в жизни не было никаких радостей, кроме Бога, так что уж…
– Но почему она спрятала обрубок, а не другую какую-нибудь икону?
– Обрубок этот не простой. Была у нас чудотворная икона Галицкой Божьей Матери. Когда церковь закрыли, учитель эту икону на дрова изрубил, а сестра моя ночью, ползком, пробралась к учителю на двор, нашла там лик от чудотворной иконы да вот до сих пор у себя и хранит. Ну что же, вы должны ее извинить, Это ведь единственная ее радость на старости лет. А перевоспитывать пожилого человека поздно.
– Может быть, все же вы ее уговорите, чтобы она показала нам из своих рук.
– Нет, не уговорю. Вы же видели, какая она. Вы же слышали ее… высказывания.
– Точно ли от Галицкой Божьей Матери утащила она обрубок с учителева двора? В темноте могла ошибиться.
– Чудотворную икону она знала хорошо. Кроме того, она верит, что от Галицкой. Раз она верит, то не все ли равно, какой это обрубок?
Ей-то, как верующей женщине, все равно, думали мы, выходя на улицу. Нам же, собирателям, важна в каждом случае достоверность, точность.
Впрочем, и нам в данном случае все равно. Коротки оказались наши руки, чтобы дотянуться до этого загадочного обрубка.
8
Вспомним, как мы ездили в Горямино искать «Бориса и Глеба». «Борис и Глеб» хранился в часовне, а часовня стояла на месте существовавшего некогда деревянного храма. Храм, по словам горяминской жительницы, перенесли в Черкутино, что в трех километрах. Разумеется, для часовни, оставшейся на месте церкви, и в память о ней, не покупали и не заказывали новых икон. Иконы брали из церкви же, чтобы обиженным горяминцам можно было молиться на привычные образа и чтобы разлука с церковью была не столь тягостной.
Потом со временем ветшавшие иконы в часовне заменяли новыми и заменили постепенно весь состав
