тогда она смотрела на него с восхищением, затаив дыхание.
Его темные волосы растрепались, и это напомнило ей, как он выглядит после ночи любви. Его губы были полными, но в их контуре ощущалась мужественность. Они немножко приподнимались в уголках, и Лили очень хотелось лизнуть языком эти милые морщинки. В его зеленых глазах было обещание, и Лили невольно поежилась, хотя и была завернута в одеяло. Он неуверенно посмотрел на нее и спросил:
— Можно войти?
Она онемела от неожиданности, не в силах поверить, что он вернулся к ней, а не остался в объятиях какой-нибудь горячей итальянки. Она кивнула. Зарывшись еще глубже в подушки, она наблюдала, как он прошел в гостиную.
Трэвис присел на край софы, и Лили наконец заметила коричневый пакет в его руках. Он положил его рядом с книгой.
— Лили, — начал он и откашлялся.
Он посмотрел в потолок, словно не знал, какие слова подобрать. Прошла минута, прежде чем он посмотрел на нее, — она замерла и вся превратилась в ожидание. Его истинные чувства были написаны на лице, и ей ничего не оставалось делать, как подчиниться судьбе.
Она всегда знала, что любит его, но теперь понимала, что будет очень сложно скрыть это чувство. Как бы ужасно он ни вел себя по отношению к ней, как бы несправедливо ни поступал, она всегда будет любить его. Это ее крест, и она с готовностью будет нести его.
— Лили, — начал он. — Я не очень хорошо умею…
Он замолчал и невесело усмехнулся. Он выглядел побитым жизнью, как никогда.
Сердце Лили страдало за него. О, если бы только было придумано лекарство от сердечных ран! Принимайте два раза в день в течение всей жизни, и вы здоровы.
— Я вел себя как дурак сегодня днем. Я прошу у тебя прощения.
Он говорил торопливо, словно боялся сбиться.
Лили заметила, что ему тяжело признавать свою вину, да и видеть Трэвиса раскаивающимся? Неужели ей не послышалось? Он был самым самоуверенным человеком из всех, кого она знала.
Молчание затягивалось, и Трэвис поерзал на месте.
— Я принес подарок в знак нашего примирения, — сказал он, махнув в сторону пакета.
— Позволь мне на него посмотреть, — срывающимся голосом произнесла она.
Она шмыгнула носом, и Трэвис внимательно всмотрелся в ее лицо.
— О, я заставил тебя плакать?
Он протянул к ней руку, но Лили еще больше закрылась. Она хотела, чтобы он успокоил ее, но он и был причиной, по которой ей требовалось успокоение. Круг замыкался.
«Плохо, плохо, плохо», — подумала она, давая себе обещание быть стойкой перед искушениями.
Он встал с софы.
— Я не знаю, о чем думал тогда. Я ревнивый и глупый. Я настоящий негодяй, потому что заставил тебя страдать. Я не умею держать себя в руках…
Лили привстала.
— Что? Что ты сказал о себе?
Трэвис снова сел.
— Ревнивый негодяй, — повторил он, ища ее взгляд.
Тень улыбки тронула губы Лили.
— И?
— И я не могу ничего с собой поделать, Лили.
— Ты не можешь ничего с собой поделать? — она не скрывала улыбки.
Трэвис покачал головой и вздохнул.
— Нет, не могу. Как только какой-нибудь парень просто позволит себе посмотреть на тебя, у меня сразу же возникает непреодолимое желание вышибить ему мозги.
— Ничего себе, — не веря тому, что слышит, сказала Лили. — Я вижу, что ты и вправду ревнуешь.
Трэвис выглядел смущенным, но Лили не спешила его успокаивать. Пусть немного помучается. Совсем немного.
— Как же ты собирался загладить свою вину?
«Не очень-то я стойкая перед искушениями», — подумала она. Но как она могла сопротивляться, когда не только услышала извинения из уст самого Трэвиса, но и получит подарок?
Может, все будет хорошо.
Трэвис вытащил пластиковый контейнер из пакета.
Лили выскочила из-под горы одеял и схватила его.
— Шоколадное мороженое?
Ее голос звенел, и в нем слышались яростные ноты. Иногда, как она уже убедилась, женщине есть смысл показывать, какой стервой она может быть. Особенно если к этому ее подвел сам мужчина.
Она бросила мороженое, вложив всю ненависть в свой удар. Контейнер раскрылся, и его содержимое измазало Трэвиса с головы до ног. Его волосы, лицо, рубашка, его брюки — все было в липком и сладком итальянском мороженом.
Трэвис стер шоколадный комок над левым глазом.
— Лили, — миролюбивым тоном сказал он, но она не хотела слушать его оправданий.
— Это какая-то извращенная шутка. Сказать толстой девушке, что ты виноват, а потом накачать ее сахаром и сливками? Ты подлец!
Она набросилась на него с кулаками. Ей хотелось причинить ему ощутимую боль, чтобы не помнить о том, что случилось в прошлом. Но память уже услужливо подбросила ей картинку.
«Лили, два на четыре. Ни в одну дверь не пролезет».
Это было за неделю до рождественских каникул. Учитель устроил детям вечеринку. На столе в углу класса были расставлены блюда с печеньями и пирожными. Хотя другие дети хватали их без оглядки, Лили старательно избегала даже смотреть в сторону сладостей. Но искушение шоколадным мороженым было слишком велико для двенадцатилетней девочки. Она взяла маленькую ложечку лакомства и попыталась съесть его так, чтобы никто не заметил.
Но ей не повезло.
— Лили, два на четыре. Ни в одну дверь не пролезет!
Она посмотрела на Трэвиса, взглядом умоляя его защитить ее от нападок других детей. Он должен был сказать, чтобы они замолчали, но вместо этого лишь молча продолжил есть свой кусок торта.
Слезы наполнили ее глаза, и она помчалась в туалетную комнату, где дала волю своим эмоциям. Трэвис даже не пытался остановить это издевательство. Раньше он был ее другом, но теперь все изменилось. И это было самым страшным, даже пострашнее, чем то, что ее обозвали толстой.
Воспоминание привело Лили в ярость. Она потеряла над собой контроль. Бросившись на него всем телом, она колотила его что есть мочи. Она разорвет этого негодяя на кусочки!
— Лили! Перестань меня бить! — Трэвис схватил ее запястья в свои большие ладони.
Он вдруг перестал просить прощения, когда увидел ее наряд.
— Что это за тряпка на тебе?! — с удивлением на лице вымолвил он.
— Тебе не все равно? — ядовито произнесла она. — Какое это имеет значение? Натяни на корову красивое платье, но под ним она ведь все равно останется коровой, да?
Трэвис не стал больше поддаваться ее настроению, и его губы искривились в желчной улыбке.
— Сколько раз мне тебе говорить, Лили? — Каждое произнесенное им слово вылетало, как пуля. — Ты. Не. Толстая.
Две слезинки скатились по ее щекам, и гнев растворился.
— Я всегда была толстой. «Лили, два на четыре. Ни в одну дверь не пролезет».
— Нет, дорогая. — Его голос звучал так нежно, как никогда. — Это просто какой-то глупый ребенок со своими дурацкими шутками.
— Почему ты не защитил меня?
— Я боялся.
