Поразмыслив над советом святой женщины, Осиба пришла к выводу, что такое лекарство могло бы действительно излечить Юкки, после чего мать начала приглашать в дом известных музыкантов и танцовщиц, садовники наполнили сад изумительными цветами, и легкокрылые бабочки, разведенные здесь китайским мастером садов, порхали с цветка на цветок, вдруг раскрываясь перед глазами изумленных людей, сверкая лазурью своих огромных крыльев. В ручейках плескались золотые и алые рыбы, и черные черепахи высовывали свои змеиные головы из воды в поисках подачки.
Несмотря на то что Осиба уже месяц как жила во всем этом великолепии, ее сердце то и дело замирало при виде прекрасного цветка или севшей на рукав кимоно стрекозы с огромными глазами и прозрачными крыльями. Ее душа то взлетала к небесам, то толкала прекрасную женщину писать любовные стихи, но вся эта красота, все эти чудеса совершенно не трогали маленькой девочки, для которой собственно и затевалось все это.
Юкки жила в этом чудесном месте не видя, не понимая, не осознавая окружающей ее красоты. Ее хорошенькое личико оставалось безучастным и к изысканным лакомствам, и к роскошным шелкам кимоно. Ее не радовала музыка, не интересовали танцовщицы, не забавляли представления театра. Ее вообще ничего не интересовало в этом мире. Да и видела ли она что-нибудь из того, чем окружила ее любящая мать?
Два года в этом аду. Два года с дочкой, больше напоминающей роскошную дорогую куклу, чем шестилетнего ребенка. Осиба была в отчаянии.
Два года назад, когда она и Юкки отправлялись в храм Канон на Белой горе, на них напали разбойники. Мать и дочь ехали в одном паланкине, и Осиба пыталась закрыть собой девочку, мешая ей разглядеть происходящее. Но Юкки все равно все видела. Один за другим падали их самураи, сраженные разбойниками. Их паланкин сначала несколько раз тряхнуло, после чего он завалился на землю и загорелся. Мать вытащила дочь, и вместе они бросились к ближайшей канаве, откуда и наблюдали за происходящим.
Двое самураев из их личной охраны бились около брошенного паланкина, который вдруг запылал, отменяя ночь. Осиба слышала, что это родные братья, должно быть, от этого их движения и казались такими слаженными и точными. Один наносил разящий удар сверху вниз, и другой тут же прикрывал его, обрушивая свой меч на подоспевших негодяев, носильщик попытался бежать, но получил стрелу между лопаток, другие валялись под кустами, в ужасе глядя на картину побоища. Начальник охраны, стоя посреди поля боя, отстреливал ронинов из лука, Осиба пожалела, что рядом с отважным героем нет никого, кто мог бы прикрывать его щитом.
Где в этот момент были их служанки, Осиба не знала, да и не хотела знать.
Один из разбойников обошел мать и дочь с тыла, метнув в них пику, но в последний момент один из братьев ловко прыгнул к ним, успев принять смертельный удар на себя. В это же время пораженный смертью брата самурай пропустил удар меча, разрезавший его живот. Осибе показалось, что она слышит, как вывалившиеся кишки шлепнулись к ногам смертельно раненного охранника.
В этот же момент их начальник охраны был сражен стрелой в спину. Он беспомощно выгнулся, пытаясь вытащить острие, но ему это не удалось. Отчаявшись справиться с настигшей его бедой, самурай выпустил в разбойников еще две стрелы, после чего упал в дорожную пыль.
Казалось, что уже ничто не сможет спасти их, когда вдруг неожиданно на помощь пришли самураи клана Касиги, совершающие ежевечерний обход территории. Кто-то помог Осибе подняться, не веря в собственную удачу, она прижимала к сердцу, как ей казалось тогда, сомлевшую от страха четырехлетнюю дочь. Их вместе с уцелевшими самураями и двумя служанками доставили во владение Касиги, к тогда еще здравствующему Ябу-сан, где они могли отдышаться и провести время, пока муж Осибы Дзатаки не пришлет за ними.
Всю дорогу Осиба несла девочку сама, не доверяя никому свое сокровище и не чувствуя усталости. Когда они вошли в просторную залу, и обступившие Осибу служанки приготовили футон для малышки, девочка впервые открыла глаза, но не произнесла уже ни единого слова, не узнала матери.
Осмотревший Юкки местный доктор не обнаружил никаких видимых повреждений и предположил, что девочка вскоре оттает сама собой, но вот уже два года, как Юкки оставалась прежней - замороженной или заколдованной. Она ходила, когда ее брали за руку, ела, когда кормили, покорно позволяла одеть или помыть себя, но при этом ее хорошенькие глазки оставались пустыми и безучастными, ручонки были холодными, а в крошечном тельце, казалось, еле-еле теплилась жизнь.
Напрасно монахи возносили молитвы Будде, напрасно колдуны пытались извлечь ее душу из бездны, куда та угодила, девочка так и не очнулась для жизни и счастья.
Теперь Осиба пыталась всколыхнуть разум дочери по-другому, каждую ночь она приглашала к себе юношей, с которыми она и ее служанки переплетали ноги, музыка перемешивалась с любовными стонами, страстный шепот переходил в крик, услышав который кошки начинали интенсивно флиртовать друг с другом, рыбы и черепахи высовывали свои удивленные морды из озера, а ночные птицы слетались на крыши, наблюдая за хитросплетением ног, танцев на футонах.
И одна только маленькая девочка продолжала хранить ледяное молчание, по-прежнему не видя и не слыша ничего вокруг.
Глава 5
ГОЛОВА НА МОСТУ
Однажды к Будде пришли философы, которые прослушали его проповедь и остались очень недовольными услышанным.
- Почему вы не коснулись в своей проповеди вопросов устройства мироздания или того, что есть пустота и что есть путь? - спросили они у Будды.
- Когда вас укусит змея, вы будете выяснять, откуда пришел к вам врач, где жила змея и как принято лечить змеиные укусы в других странах? - спросил Будда.
- Конечно нет! И кто поступает так, тот скорее всего умрет! - ответили ему.
- Все люди отравлены, - печально ответил Будда.
Распрощавшись с Кияма, Такеси выбрался из замка и направился к себе домой. На самом деле он мог заночевать и в самом замке, где у него были две крохотные комнатки, но сегодня он спешил как никогда остаться наедине со своими мыслями.
Дома не было еды, да и служанка, должно быть, уже сделала уборку и ушла к своему полюбовнику гончару, но Такеси не волновали такие мелочи, как голод.
Он спешил, бежал прочь из замка, так что рукава его кимоно развевались по ветру.
Машинально он раскланивался со знакомыми, отвечал на приветствия и снова спешил, бежал без оглядки, прося Будду и Христа лишь об одном, чтобы те помогли ему как можно скорее покинуть эти места и остаться совершенно одному наедине с собственными мыслями.
Когда Такеси бежал через мост, на нем начали было ссору два служивших в замке самурая, оба в голубых кимоно с белыми крестами , они уже обнажили клинки и встали друг напротив друга в угрожающих позах, когда мимо них, громко топая деревянными гэта , пробежал сухопарый старик в развевающемся на ветру кимоно и смешно выныривающими из-под него тощими коленками.
Зрелище так увлекло одного из драчунов, что он, забыв обо всем на свете, обернулся, разглядывая странную, смешную картину. Мгновение, и его голова продолжала ухмыляться, гулко стукнувшись о доски моста и покатившись в сторону бежавшего Такеси, словно все еще продолжала любопытствовать, с чего это обычно такой степенный секретарь самого даймё нынче ведет себя точно умалишенный.
Такеси невольно подпрыгнул, перескакивая через голову, и, буркнув что-то себе под нос, побежал дальше, немало не беспокоясь о все еще стоящем с окровавленным мечом убийце.
