Ах да, там же был и третий пленник… Как это я забыл? Рогнеда и Канателень меня интересовали, ими я и занялся. А третьего не знал, вот он и вылетел у меня из головы.
«Вот как быстро становишься настоящим князем и забываешь о простых людях, — подумал я и рассмеялся этой мысли. — Действительно, я повел себя как настоящий князь. А ведь бедняга все это время сидит в амбаре под стражей и гадает — казнят его или нет. А если казнят, то насколько страшной будет его смерть…»
— Что с ним делать? — задумчиво переспросил я. — Наверное, его нужно казнить. Причем немедленно.
В лице Немиги ничего не изменилось. Не дрогнула ни одна черточка, он остался спокоен, как прежде. Так спокоен, словно я только что высказал суждение о завтрашней погоде.
— Хорошо, князь, — ровным голосом сказал он. — Я распоряжусь, чтобы его сейчас же казнили.
Он чуть помедлил и, уже отворачиваясь, чтобы уйти, проронил:
— Хотя все уже, наверное, спят или развлекаются с женщинами. Придется мне сделать это самому, я почти не пил сегодня, и рука твердая.
— Постой, — запротестовал я, опомнившись и внезапно осознав, что сказанное мною глупое слово сейчас же будет исполнено самым серьезным образом. — Постой, Немига! Ты что, всерьез принял? Я пошутил, не надо его казнить прямо сейчас… Знаешь что, приведи этого человека сюда. А то я совсем забыл про него, неловко.
Слуга поклонился и пошел за пленником, а у меня появилась возможность еще раз задуматься о том, как мало стоит здесь человеческая жизнь. Ведь не останови я его, Немига спокойно и буднично сейчас пошел бы и перерезал горло совсем незнакомому и, скорее всего, невинному человеку. Зная нрав жреца Жеривола, я уже почти не сомневался в том, что и третий пленник, предназначавшийся в жертву богам, невиновен точно так же, как невиновны были Рогнеда и Канателень.
Приведенный пленник был совсем юным. Его бледное лицо было чем-то испачкано, и на миг я решил: это оттого, что мальчишка плакал от страха и размазывал слезы по щекам. Из-за ночного времени Немига решил проявить осторожность и не развязал пленника. Тот стоял передо мной со связанными за спиной руками.
В комнате царил полумрак — между мной и пленником горела плошка с фитилем, опущенным в деревянное масло.
— Сколько тебе лет? — спросил я. Потом вспомнил о том, что здесь почти никто не может ответить на такой вопрос — никто не знает счета…
Но парнишка знал.
— Шестнадцать, — ответил он. Как ни странно, под моим взглядом он не опускал глаз. Что бы это значило?
— Как тебя зовут?
— Алексей, — был ответ. Твердый ответ, данный негромким, но решительным голосом.
— Алексей? — недоверчиво уточнил я. — Но это же христианское имя. Ты что — христианин?
Он молча кивнул. Ага, теперь стало понятно, отчего Жеривол захотел принести его в жертву Перуну. Неужели в Киеве еще остались христиане после того, как мой предшественник учинил тут разгром местной церкви?
Алексей оказался сыном казненного священника Иоанна и единственным, судя по всему, выжившим христианином в Киеве.
— Я видел, как казнили твоего отца, — сказал я, и мальчишка ответил мне ненавидящим взглядом.
Конечно, я видел — он сам это знал. Ведь для него я был тем самым исчадием ада — князем Вольдемаром-Владимиром, врагом христиан, который и приказал перебить их всех…
Я позвал Немигу, который сидел за дверью на ступеньках лестницы и, как верный пес, ожидал моих приказаний.
— Развяжи его, — велел я. — Сними веревку. Зачем ты его связал, он же совсем ребенок.
Немига с сомнением покачал головой.
— Ребенок, — повторил он неодобрительно. — Он может быть очень опасен, князь. Ведь он христианин. Разве ты еще не знаешь, он не признался тебе? Ведь он — сын христианского жреца, которого ты приказал казнить.
Мальчишку было очень жалко. Я догадывался, что ему не давали есть и он голоден, как волк. Но просить Немигу принести еды и угощать парнишку здесь было бы полным нарушением обычаев.
Да Алексей наверняка и не стал бы сейчас ничего есть…
— Ты не боишься называть себя христианином? — поинтересовался я. — Знаешь ведь, что теперь в Киеве за это убивают.
Ресницы Алексея, до того опущенные, взметнулись.
— Можешь убить меня, князь, — сказал он. — Ты уже убил моего отца и всю семью. Мне все равно нечего больше жалеть на этой земле. А погибшие за исповедание веры в Христа будут вечно блаженствовать на небесах. Вам, язычникам, этого не понять, потому что вы не знаете истину.
— Ладно, — сказал я после некоторого раздумья. — Знаешь, за последнее время я пересмотрел свои взгляды. Можешь считать, что сейчас перед тобой не тот князь Владимир, который убивал христиан и казнил твоих домашних. Считай, что перед тобой совсем другой человек.
Алексей смотрел на меня молча и только изредка моргал глазами. Он не понимал, что происходит…
— Мне очень жаль, что твой отец и другие родственники и друзья погибли, — добавил я. — Я хотел бы загладить свою вину. Что я могу для тебя сделать?
Что ни говори, а приятно быть повелителем. Если ты плохой человек, то тебе нравится безнаказанно творить зло. Если обычный вроде меня, то приятно быть благодетелем. Но в любом случае неограниченная власть — это самый сильный наркотик в мире.
— Что я могу сделать для тебя? — настойчиво повторил я, но Алексей надолго замолчал.
А что он мог сказать в ответ? Он просто не знал…
Он уже готовился к мученической смерти. Об этом он думал, а вовсе не о том, чего пожелать. Да и что он мог попросить у всемогущего князя? Один, без родных, едва избегнувший мучительной смерти. В городе, который хоть и является родным, но враждебен к нему. Бросить языческий Киев и уехать в христианскую Византию? Но кому он там нужен? Первое, что с ним сделают там, — это обратят в рабство. Не поглядят, что он христианин — там все христиане, и рабы тоже.
Попросить у князя золота? Но золото отберут сразу же, как только он выйдет за ворота княжеского терема. Хорошо, если оставят в живых, но это вряд ли…
Итак, парень молчал. Глаза его из вызывающих сделались растерянными.
Растерян был и я. Не так-то просто сделать добро в этом мире. В каком-то смысле смерть от руки жреца или палача была бы в нынешней ситуации для Алексея самым простым выходом. Мне захотелось сказать ему об этом, но я вовремя сдержался. Уже открыл было рот, чтобы поделиться такой вот веселой мыслью, но потом рот все-таки закрыл.
«Ты — приличный человек, Володя, — сказал я себе. — Ты — московский врач, у тебя высшее образование. Вот и веди себя как приличный человек, а не как киевский князь языческих времен…»
Но что же делать с мальчишкой? Он хочет смерти, но с этим у него всегда успеется.
— Послушай, — сказал я. — А хочешь быть моим слугой? Немига уже пожилой человек и не все может делать. А мне нужен слуга, который всюду будет сопровождать меня, помогать…
А что еще я мог предложить ему? Просто отпустить было немыслимо: беззащитный парнишка стал бы неминуемой жертвой первых встречных. Родственников у него нет, а полиции не существовало. Как и инспекции по делам несовершеннолетних.
Поступить как с Канателенем и отправить жить в дом к Свенельду? Ну, Свенельд-то с его известным пристрастием к молоденьким мальчикам был бы, наверное, совсем даже не против. Юный и пригожий Алеша — это вам не одноглазый и побитый жизнью финский разбойник. Но нет, этого я не сделаю.
Пусть будет при мне. По крайней мере, рядом со мной будет человек, который хотя бы умеет читать и писать. Правда, читать тут нечего.
