жительницы Спетсеса знают, где она находится. Даже если, с Божьей помощью, не все в ней побывали…
— Все это должно навсегда остаться в твоем сердце, отец мой.
— Навсегда и останется, — сказал Космас. — Разве я предал тебя, когда семнадцать лет назад ты мне открылась? — И добавил: — Несмотря на то, что тайна твоя была для меня тяжелой ношей. Kirie eleison, с нами милость Господня.
Священник встал. Магда поклонилась, поцеловала ему руку и вышла из церкви.
На обратном пути Магда думала о наказании, которое Господь посылает брату и сестре, родившим совместное потомство, чтобы найти в себе силы по возвращении домой ранить свою дочь как можно больнее.
— Твой будущий ребенок — незаконнорожденный, — сказала она Павлине с каменным лицом. — Он будет жить в стыде, в унижении, в болезнях. А во что превратится наша жизнь? Разве ты можешь позволить себе стать матерью? Что будет со мной? Ты должна избавиться от этого ребенка!
Павлина ждала этих слов. Когда в начале октября у нее началась рвота, она подумала: «Ничего прекраснее со мной произойти не могло. И все остальное неважно».
Она посмотрела на мать и медленно, с расстановкой произнесла:
— Ты знаешь, мама, как я люблю тебя… Кроме тебя, у меня никого нет. Но этого ребенка я люблю больше всего на свете. Больше тебя, больше жизни, больше всего в этом мире. Больше, может быть, чем я любила папу. Никто не притронется к моему животу.
Тем же утром, немного позже, Магда вернулась в церковь Святого Спиридона.
— Она отказалась, не так ли? — спросил священник.
— Да…
— Я этого ждал. Я ее знаю, твою Павлину. — Он чуть заметно улыбнулся. — Есть, конечно, некоторые обстоятельства…
— А если открыть ей, что он ее брат, это ее не переубедит, как ты думаешь?
— Ты ничего ей не скажешь, Магда, — произнес Космас не терпящим возражений тоном. — Это ничего не даст.
Космас прослужил двенадцать лет священником в Трикале, своем родном городке. Множество детей родилось там от сестер и братьев. И каждый вырос нормальным и здоровым.
— Господи, спаси и сохрани. — Магда перекрестилась.
— Да будет так, — сказал священник, поднялся со скамьи и добавил: — Приходи ко мне часам к пяти, обсудим дела наши грешные. А я тем временем буду думать, что делать.
— Спасибо, отец Космас, — сказала Магда.
— Буду думать и молиться, само собой, — уточнил священник.
До полудня отец Космас был занят с прихожанами. На этот раз собеседование с ними оставило у него ощущение фальши. Разговор напоминал череду тщательно, до автоматизма отработанных движений в хорошо поставленном балете. В двенадцать тридцать Космас вышел из церкви и направился к доктору Михалису, единственному на острове врачу. Его одноэтажный дом, маленький, квадратный и без сада, стоял у дороги к Старому Порту. Когда пришел священник, в гостиной сидели три человека, четвертый находился в столовой, служившей одновременно приемным покоем. Как обычно, раздвижная дверь, делившая две комнаты, оставалась приоткрытой.
— Я не могу вылечить тебя от преклонного возраста, Коста, — говорил доктор пациенту. — В семьдесят два года у всех суставы болят. Это нормально.
Потом он пригласил отца Космаса.
— Что тебя привело? Ты же никогда ко мне не ходишь…
Космас кивком показал на дверь. Михалис небрежным жестом прикрыл ее, но священник встал и задвинул поплотнее.
— Что случилось? — спросил доктор. — Ты плохо себя чувствуешь?
Космас выдержал паузу, потом спросил вкрадчивым голосом:
— Помнишь семью из Афин, о которой ты мне рассказывал год или два назад?
— Да. И чего ты от них хочешь?
— Они по-прежнему ищут ребенка?
— Да, я уверен… Двух недель не прошло, как они мне опять об этом писали.
— Писали, говоришь? Из Афин? Давно ли из Афин пишут на Спетсес?
— Извини, я перепугал… Они мне об этом сказали, когда приезжали дом на зиму закрывать.
— Доктор, это не праздное любопытство. И я не хочу даже знать, кто они, но имей в виду, скоро появится ребенок, которого нужно будет усыновить.
Космас решил скрыть то обстоятельство, что родители приходятся друг другу братом и сестрой. Сказать об этом — значило бы нарушить тайну исповеди, а также поставить под вопрос усыновление ребенка. Магда и ее дочь уже сурово наказаны, стоит ли наказывать еще и ребенка?
Священник задумался: никто не пишет писем из Афин на Спетсес — это правда. Зачем искать ребенка на Спетсесе, если ты живешь в Афинах? Кто эти люди, знакомые Михалиса? Афиняне? Богатые буржуа из Патраса или Волоса, предпочитающие иметь дело с сельским врачом, а не со столичными акулами медицины? Иностранцы? Скорее всего, иностранцы… Поэтому-то они и писали доктору…
«В конце концов, — решил Космас, — это меня не касается. И чем, собственно, плох ребенок со Спетсеса? Люди здесь более здоровые и более честные, чем в Афинах. Михалис предлагает быстрое решение сложной проблемы, человек он надежный».
И Космас решил не копать глубже.
— Семья ставит два условия, — добавил доктор. — Гарантия греческого происхождения ребенка и отсутствие в его роду склонности к насилию.
Михалис тоже лукавил: усыновить ребенка хотели иностранцы, но закон не позволил бы им покинуть Грецию с младенцем. Им нужны были сообщники, вернее, клиника и гинеколог, который мог бы подтвердить документально факт рождения ребенка его приемной матерью.
Итак, каждый лукавил по-своему: Михалис — во благо родителей, а Космас — во благо ребенка.
— Люди хорошие, говоришь? Ты ручаешься?
— Великолепная христианская семья, вот что получит ребенок в качестве подарка ко дню рождения, — с уверенным видом заявил доктор.
— Храни тебя Господь, — сказал Космас на прощание.
После ухода священника врач позвонил на телефонную станцию и попросил соединить его с кабинетом доктора Маноса в Афинах. Звонок раздался только через два часа. Его собрат по профессии уверял, что готов в кратчайшие сроки организовать размещение в семье и тщательный уход за беременной Павлиной, а затем устроить все так, чтобы рождение ребенка произошло в частной клинике под чужим именем.
— Эти иностранцы люди состоятельные? — счел необходимым уточнить Михалис.
— Не волнуйся, тебе кое-что перепадет.
— Я не за этим к тебе обращаюсь, — обиделся доктор.
— Я знаю, будь спокоен. Как только найду семью, которая приютит младенца, я тебе позвоню.
По своему обыкновению, доктор Манос повесил трубку, не прощаясь. Пребывая в постоянном восхищении своими способностями инфернального интригана, однажды он решил, что эта репутация освобождает его от уз приличий и хорошего воспитания.
После восьми вечера Михалис получил от коллеги ожидаемое подтверждение. Он немедленно отправился к священнику.
— Я же говорил, что все образуется, — сказал доктор отцу Космасу. — Павлина будет жить у сестер Папазоглу, это две старые девы, с которыми мой коллега уже имел дело. Они обе портнихи, живут во Вьё- Фалере. Павлина должна отплыть на рейсовом катере «Нераида» послезавтра. Ну все, до свидания.
