тонкой рукой.
Искаженные болью лица, открытые в зверином оскале рты, тянущиеся ко мне руки…
Убить! Убить! Убить!
Вновь и вновь клинок взмывает вверх, одну за другой обрывает человеческие жизни…
И вдруг… на меня словно обрушилась стена…
— Слышь, Рюха! — Колян прятал от меня глаза. — Зря ты так, за Альтой…
— Не понял…
— Говорю, зря ты так за Альтой… Не стоит она того…
— Не твое дело…
— Может, и не мое. Только знай, что она таскается с рябым Валеркой. Самбистом… Ну, тем, что подфарцовывает на третьем пьяном… Знаешь?
— Гнусавым, что ли?
— Во-во…
— Не может быть, Колян… Не верю… Не такая она…
— Да все они такие!
Увидев, как сжались мои кулаки, он чуть отодвинулся в сторонку.
— Да брось ты! Не псешь! Зря базарить не стану! На х… нужно? Сегодня у моей Светки вечеринка. Старики на ночь свалили. Вот она Альту и пригласила. А та говорит: 'Приду с Валеркой'. Я-то думал, будешь ты…
От обиды на душе стало горько и пусто. На глаза сами собой навернулись слезы. Не хватало еще при Коляне… Стыдобушка.
— Закурить есть?
— Держи. 'Прима' без фильтра.
Прикурив, я глубоко затянулся. Сплюнул попавший в рот горьковатый табак. Немного закружилась голова.
— Да хрен с ней! Переживем!
Сказать-то сказал, но думал совсем другое…
Вечером ноги сами понесли в Светкин двор. Я злился, обзывал себя последними словами, но все равно шел.
От выкуренных за день сигарет уже тошнило, но я упрямо совал их одну за другой в рот.
— Рюха, ты что ли? А я только подумал…
Возле подъезда, чуть покачиваясь, стоял Колян. От него на версту разило водкой.
— Пойдем, глянешь. Самое время, дружбан!
— Да никуда я не пойду!
— Да не ссы ты… старик… Все уже нажрались до опупения, никто и не заметит. По пути стаканчик навернешь!
Словно ведомый чужой волей, я двинулся вслед за ним.
Окурки и мусор на лестнице, разрисованные грязные стены, запах кислых помидор и мочи…
Выцветшая зеленая дверь на третьем этаже чуть приоткрыта.
— Сейчас, погодь…
Я нерешительно мялся, пританцовывал в прихожей, готовый сбежать в любой момент.
— Тихонько, Рюха. На вот, выпей и давай за мной. Да не топчись же, медведь хренов! Разуйся.
Двумя глотками, даже не почувствовав вкуса, я проглотил полстакана водки. Оставив его на стареньком комоде, пошел за Коляном.
— Представляешь, они примостились в сральнике! Нашли, блин, местечко. Сейчас я погашу в прихожей свет. В двери есть щель, если чуть-чуть отодвинуть щепку ножом… Короче, увидишь…
В нетрезвой душе подобно цветным стекляшкам калейдоскопа сменяли друг друга ненависть, ярость, надежда и страх. Страх увидеть то, что не смогу забыть, пережить.
Опустившись на колени, ножом отодвинул щепку. Все еще надеясь, что ничего не увижу, заглянул в расширившуюся щель. Зря, видимость была неплохой. Но, почему-то вначале я обратил внимание на кафельную стену без четырех отпавших плиток, скомканную ногами красную полосатую простелку.
'Ну, же! Смотри!' – дал себе приказ. — Смотри и запоминай!'
Спина и рыжие волосы Гнусавого. Его руки мнут прижатую спиной к кафелю девушку. Это же не Альта! Нет! Не обманывай себя – она! Ее волосы, ее ушки эльфа. Ее дыхание… нет, сопение…
Гнусавый целовал ее лицо, шею. Руки лихорадочно расстегивали блузку. Альта чуть сдвинулась, и теперь я отчетливо видел ее вполоборота. На щеках яркий румянец, взгляд с поволокой. Вот и она взасос целует рыжего в шею.
А он! Он! Расстегнув блузку, приподнял вверх розовый кружевной бюстгальтер. Никогда не думал, что у нее такая взрослая грудь… Маленькие темные соски…
Гнусавый по очереди их теребит, мнет губами…
Голова с вьющимися золотистыми волосами откинута назад. Глаза закрыты. Чуть прикушенная нижняя губка.
Закричать! Остановить весь этот кошмар. Да только голос куда-то исчез. Отвернуться, закрыть глаза тоже не в силах. В ушах звон, но кадры немого кино сменяют друг друга. Пусть лента порвется! Господи! Ну что тебе стоит! За что мне такие муки!…
Оказывается, у нее черные трусики. Гнусавый вслед за джинсами стягивает их с нее, прямо на крашеный грязно-желтой краской бетонный пол.
Альта неловко пытается освободить одну ногу. Не получается. Но Валерик настойчив. Свое возьмет. Наступил на них ногой…
Неужели здесь?!! Прямо в сральнике!!!
Повернул к себе спиной. Прогнулась, упершись руками в унитаз.
Как эти девичьи острые лопатки похожи на крылья! Легкие крылья ангела.
Розовеют услужливо растопыренные ягодицы… Раздвигает их руками…
— Рюха, ну что приклеился? Дай и я гляну! Слышь! Не будь жлобом!
Чтобы не упасть, я оперся о стену. Медленно сползаю на пол. Кажется, умираю…
— Ни фига себе! Во дают…
Полумрак сменила темнота…
Почему так пахнет дымом? Неужели пожар? Да хрен с ним! Этим долбаным миром! Пусть все… все сгорит!
— Пане! Пане! Живой! Грыцю! Он живой. Слава Богу!
Заботливые руки вытирают влажной тряпицей мое чело.
Выходит, распроклятый мир не сгорел! Открываю глаза. Вижу испуганные лица Грыцька и Данилы.
Воздух полон смрада и гари. Черный едкий дым поднимается к самым небесам, закрывает солнце. Не там ли Всевышний? Принял ли жертвоприношение?
Предчувствие 'непоправимого' возвращает силы. А может, это лишь дарованная Хрониконом способность к быстрой регенерации?
Поднявшись на ноги, делаю неверный шаг, за ним другой…
Понурив голову бреду по городу мертвых. Тысячи, тысячи трупов. Не пощадили никого. Женщины, дети… стар и мал… под нож, как скот… даже собаки…
Кровь по каменным мостовым ручейками стекает в Сейм, мутит его прозрачные воды.
Единоверцы! Братья! Да что же это такое! Как они могли? Ведь не басурмане и не татары! Боже, и ты допустил?!!
Разрушены и сожжены церкви и дома… Оборваны жизни невинных людей. Неужели это страшная плата? Обильно политы кровью и ненавистью семена… Что из них взрастет?
