— Собери-ка, молодец, к сторонке посуду-то, …да вели обрядить нам московскую селянку, да чтоб было поперчистей да покислей…
— С какой рыбкой селяночку вашей милости потребуется?
— Известно с какой!.. Со стерлядью да со свежей осетриной… Да чтоб стерлядь-то живая была, не снулая — слышишь?.. А для верности подь-ко сюда, земляк, …выберем сами стерлядку-то, да пометим ее, чтобы эти собачьи дети надуть нас не вздумали…
— Напрасно, ваше степенство, обижать так изволите… Мы не из таковских. Опять же хозяин этого оченно не любит, требует, чтобы все было с настоящей, значит, верностью… За всякое время во всем готовы гостя уважить со всяким нашим почтением. На том стоим-с!
— …Щей подай, друг ты мой сердечный, да смотри в оба, чтобы щи-то были из самолучшей говядины… Подовые пироги ко щам — с лучком, с мачком, с перчиком… Понимаешь? Сами бы в рот лезли… Еще-то чего пожуем, земляк?.. Гуся разве с капустой?.. А коль охота, так и жареного поросенка с кашей мигом спроворят. Здесь, брат, окромя птичьего молока, все есть, что душе твоей ни захочется… Так али нет говорю, молодец?..
— Все будет в самой скорой готовности, что вашей милости ни потребуется… Значит: щей, да селяночку московскую, да селяночку из почек, да пирогов подовых, да гуся с капустой, да поросенка жареного, — скороговоркой перебирал половой, считая по пальцам. — Из сладкого чего вашей милости потребуется?
— Девки, что ль, к тебе есть-то пришли?.. Заместо девичья-то кушанья мадерцы нам бутылочку поставь, а рюмки-то подай „хозяйские“: пошире да поглубже…“»
На другом уровне, но то же самое живописует Михаил Афанасьевич Булгаков в своем знаменитом романе. Он там рассказывает о писательском ресторане, но это лишь камуфляж, не случайно тут прошедшее время. Никаких-таких писательских ресторанов в 1929 году (время действия романа) в Москве уже не было и быть не могло. А вспоминает и живописует Булгаков обыкновенный (но хороший, конечно) московский дореволюционный, то есть российский, ресторан.
«Эх-хо-хо… Да, было, было! Помнят московские старожилы знаменитого Грибоедова! Что отварные порционные судачки! Дешевка это, милый Амвросий! А стерлядь, стерлядь в серебристой кастрюльке, стерлядь кусками, переложенными раковыми шейками и свежей икрой? А яйца-кокотт с шампиньоновым пюре в чашечках? А филейчики из дроздов вам не нравились? С трюфелями? Перепела по-генуэзски?.. А в июле, когда вся семья на даче, а вас неотложные литературные дела держат в городе, — на веранде, в тени вьющегося винограда, в золотом пятне на чистейшей скатерти тарелочка супа прентаньер? Помните, Амвросий? Ну что же спрашивать! По губам вашим вижу, что помните.
Что ваши сяжки, судачки! А дупеля, гаршнепы, бекасы, вальдшнепы по сезону, перепела, кулики? Шипящий в горле нарзан?! Но довольно, ты отвлекаешься, читатель! За мной!..» Прежде чем устремиться вместе с читателем вперед, можно взять и еще один уровень, еще один «срез» жизни России прошлого века.
Не правда ли, все эти картинки, вспомнившиеся нам из прочитанных книг, отличаются от той, которую нарисовал Демьян Бедный. С этим пьяным сбродом, лающимися торговками и мещанками, мечущимися в ситцевом ряду. Да еще с этим несчастным пожарным, ходящим на каланче, словно зверь на цепи.
Возникает вопрос, зачем понадобилось из яркой, златоглавой, колокольной, ярмарочной, стерляжьей, песенной, хороводной, мастеровой, пахотной, сенокосной, привольной, ледоходной, блиннокатально- масленичной, пасхальной, светловодной, боровой, черноземной, соловьиной России делать серенькую, скучную, невзрачную, бедненькую, затюканную Россию? А очень просто. Ведь если Россия богата, могуча, изобильна, просвещенна, то какой же смысл в рождении того человека, который придет и возьмется ее переделывать? Нечем будет оправдать появление этого человека и те реки крови, которые он прольет, и то разорение, которое он принесет в страну, и миллионы погибших с голоду, и вакханалию уничтожения, опустошения, ограбления…
Россию в конце концов переделали, так, что, кроме самого слова «Россия», ничего российского не осталось, да и в слове том все выветрено и обессмыслено. Поскольку уж мы открыли поэму Некрасова «Кому на Руси жить хорошо», напомню вам два сюжета.
Базарный день в большом торговом селе. «С молотка» продается водяная мельница. Некто Ермил хотел бы ее купить, да нет с собой денег.
А условие таково, что нужно купить сейчас же, иначе уйдет в другие руки.
— Ермил вышел на середину базарной площади и бросил клич: «Коли Ермила знаете, коли Ермилу верите, так выручайте, что ль…» Тотчас словно порывом ветра откинуло правые полы у поддевок, все полезли за кошельками, накидали Ермиле денег, и мельницу он купил.
В следующий базарный день раздавал деньги. Списков ведь он не делал и галочек не ставил. Но никто не взял лишнего. Даже остался у Ермила «невостребованный» рубль. Искал-искал Ермил владельца этого рубля, да так и отдал слепым нищим.
Теперь другой сюжет. Сельский магазинишко (сельпо) остался без продавца. Стали уговаривать наиболее совестливую женщину Марию.
Торговать она не умеет, но ведь люди просят… Не устояла, пошла.
Естественно, проторговалась, либо жулики на базе обманули с накладными. Одним словом, растрата, а значит, по нашим социалистическим законам — тюрьма. Но деньги еще можно внести, и тогда тюрьмы не будет, да где же их взять? Муж Марии стал ездить по родственникам, по братьям, никто не дает. К чужим людям и подавно бесполезно обращаться. Ждет Марию тюрьма. И снится мужу Марии сон, что все сельские жители, те, кто уговаривал, упрашивал Марию идти в продавцы, собрались на сельскую сходку: так, мол, и так, она нас выручила, и мы должны ее выручить. И надо-то было с каждого по пятерке. Но, увы, это был только сон. Так могло, так должно было бы быть в настоящей России. А теперь — только сон. Переделали- таки Россию.
Напомню, что пересказан тут сюжет повести Валентина Распутина «Деньги для Марии».
Но прав Булгаков, мы с вами, читатель, отвлеклись и вроде уж и забыли про то застолье в грузинском доме, на котором возникло препирательство по поводу стихотворения Демьяна Бедного о рождении Ленина, тогда еще Володи Ульянова. Препирайся не препирайся, серенький ли, солнечный ли был тот апрельский денек, правда ли лаялись торговки на базаре и метались мещанки в ситцевом ряду, но Ленин действительно родился, и от этого никуда не денешься. И уж если взялся написать о нем не просто политическую, полемическую статью, но эссе с некоторыми биографическими сведениями, то самое время к этим биографическим сведениям обратиться.
Все время на протяжении всей моей, как говорится, сознательной жизни доходили до меня глухие слухи, намеки относительно национальности великого вождя мирового пролетариата. Как и Мариэтта Шагинян, написавшая многотомную «Лениниану» (второе название «Семья Ульяновых»), как и Михаил Штейн, к статье которого «Род вождя» («Слово», № 2, 1991) мы будем сейчас обращаться, я тоже могу
