— Чего дать?
Девица потянулась к шприцу, но Гурко ее перехватил.
— Сначала поговорим, потом дам.
Девица поняла его однозначно: зачмокала сочным ртом и обнажила вторую грудь.
— Это само собой, но попозже. Тебя как зовут, красавица?
— Нюра.
— Скажи, Нюра, кем ты была до того, как попала в неволю?
— Не помню.
— Ты москвичка?
— Не помню.
— А где сейчас находишься, понимаешь?
— В Зоне. Двенадцатый век.
— И кто ты такая?
— Рабыня… Дай, пожалуйста!
Гурко открыл бутылку, глотнул из горлышка. Протянул девице. Нюра запрокинула голову и высосала одним махом добрую половину. Гурко мягко отобрал бутылку и, дотянувшись, вытер пальцами ее мокрые губы. В ее глазах внезапно блеснула искорка разума, словно светлячок в темной комнате. С неожиданной грацией она переместилась на лежак.
— Возьми меня, голубчик!
— Конечно. Но сначала поешь.
Отломил хлеба, сунул ей в руку. Она вяло, с брезгливой гримасой начала жевать.
— У меня ломка, — сказала она. — Ты хороший. Ты не станешь меня бить?
Он отдал шприц. Девица почти не целясь, точно всадила иглу в вену. Никаких предварительных манипуляций. Охнув, отвалилась на спину. На щеках бледная улыбка.
— Поторопись, голубчик, а то усну. Со спящей тебе не понравится.
— Да мне не к спеху, — успокоил Гурко.
— Ты сильный, — пробормотала она. — Тебя обязательно убьют. Сильных всегда убивают. Я слабая, долго проживу…
С блаженной улыбкой улеглась на бок и закрыла глаза. Гурко закурил из оставленной Ахматом пачки. Ему было о чем поразмыслить, но вид спящей женщины магически действовал на его воображение. Она собиралась долго жить, но что она вкладывала в это понятие?..
Под утро Нюра тяжко заворочалась, и Гурко собственноручно, не дожидаясь просьб, сделал ей укол. Он не хотел с ней больше разговаривать.
Вскоре за ним пришел Ахмат. Двор, освещенный утренним солнцем, неузнаваемо изменился. От саманного строения не осталось следа. На его месте возвышался помост, составленный из стальных конструкций, с широкой смотровой площадкой, где расположились гости. Загораживаясь рукой от солнца, Гурко попробовал их разглядеть, но увидел лишь несколько смутных фигур да пеструю ткань, свешивающуюся с помоста наподобие бахромы.
Ахмат подтолкнул его в спину.
— Давай шевелись, раб!
— Как шевелиться?
— Сперва покажешься гостям.
Он подвел его к железной лестнице, и по ней Гурко поднялся наверх. На помосте за уставленным закусками и питьем пластиковым столиком расположились пять человек. Четверо мужчин и одна женщина. Крашеная блондинка средних лет с густо размалеванным лицом. Его разглядывали с любопытством. Один мужчина был на особицу — смуглый, с хищным внимательным взглядом, безукоризненно упакованный в английскую «тройку». Скорее всего, не гость, не турист, а служащий Зоны. Он как раз поманил Гурко пальчиком поближе к столу.
— Ну вот, мужичок, пришло время показать свою удаль.
— В каком смысле? — Гурко зябко поежился в порванном на локтях комбинезоне.
— Игра такая. Ты спустишься, а мы на тебя выпустим медведя, косолапого мишку. Пойдет у вас потеха. Кто кого одолеет, тот и охотник. Сразу не поддавайся, побегай немного, порычи. Господам желательно, чтобы ты подольше помучился. Имеют право.
Господа одобрительно загудели. Дамочка жеманно протянула:
— Какой-то он хлипкий. Пусть разденется.
— Не беспокойтесь, сударыня! Мишка с него одежку вместе с кожей сдерет. Обученный зверюшка. Удовольствие получите полное.
— Какие же у меня шансы против медведя? — спросил любознательный Гурко.
— Никаких, — любезно отозвался распорядитель. — Но ты же бунтарь. Тебя Василь Василич предупреждал, а ты опять накуролесил. Ничего, от косолапого смерть почетная, бывает хужее.
— Это я понимаю, но…
— Понимаешь, так и пошел вниз… Поднимем бокалы, господа, положено принять под это дело.
Дамочка опять встряла:
— Если у раба нет шансов, то какой же это аттракцион? За что платим? Получается обыкновенная живодерня.
— Не совсем так, — возразил служащий. — Хотя в том времени, где мы путешествуем, именно грубые, сочные зрелища ценились выше всего. Главное, чтобы кровца погуще лилась да криков побольше. Это Михрютыч обеспечит… но добавлю. Бывали случаи, когда отдельные смельчаки с выпущенными кишками взлетали на забор. Оттуда их мишка по частям сдирал. Очень, уверяю вас, впечатляет. Сами убедитесь. Тем более этот раб проходил специальную тренировку, — распорядитель сделал эффектную паузу. — Он, господа, больших чинов достиг в КГБ. А туда, если помните, слабаков не брали.
Дамочка выбралась из-за стола и подскочила к Гурко с рюмкой.
— Выпей, бедняжка, на дорогу. Все легче помирать.
Гурко выпил водки и встретился глазами с пустым, алчным взглядом распутной бабенки. Не иначе как женка какого-нибудь новорусского вельможи. Протянув руки, она ощупала его плечи. Он охотно показал ей и зубы.
— Вообще-то, — сказал заносчиво, — я ихнего вшивого медведя могу приложить.
— Шутник, — сказала дама.
— Нет, не шутник. Говорю, значит, могу.
Подошел распорядитель.
— Хватит чушь молоть, раб. Ступай вниз.
— У меня в сараюшке лопатка припасена. Хорошо бы ее взять для острастки.
Тут уж все четверо мужчин дружно заулыбались.
— Возьми лопатку, возьми, мужичок. Вдруг успеешь могилку выкопать.
Ахмат вынес совковый агрегат, а сам без оглядки ломанул в калитку. Двор опустел и притих. Утренний пейзаж был призрачен и свеж. Олег стоял один посреди яркого дня, отстранясь от всяких мыслей. Пулемет на вышке и кучка богатых бездельников на помосте ему не мешали, хотя погружение в начальную стадию «дзена» требовало полной сосредоточенности. Крайне тяжек переход от земного к астральному, не имеющий аналогов в человеческом бытовании. Ухватить, услышать, почувствовать звук иных сфер, удержать в сознании, и по этой ниточке, как по узору, подняться и воссоединиться со своей вечной судьбой. Проблема в том, что на мелодику «дзена» влияли множество помех — онемевший капилляр, неудачное противостояние звезд, разбалансированность первичного усилия — и многое другое могло привести к тому, что самый выдающийся мастер «дзена» уподобится ушастому зайцу на полянке, не более того.
Но звук явился ниоткуда, на сей раз напоминая фрагмент «Гибели богов» Вагнера, и появившегося в дальнем конце двора огромного бурого медведя Гурко уже встретил взглядом небесного жителя. В совковой лопате больше не было нужды. Он подбросил ее вверх перед лохматой мордой гиганта. Медведь поднялся на дыбы, светя, как фонариками, ярко-алыми, любопытными глазками. С лету заграбастал лопату когтистой лапой, брезгливо понюхал и метнул в сторону. Подобно камню, пущенному из Пращи, она пронеслась над
