— Ая-яй! — горец в огорчении хлопнул себя по толстым ляжкам. — Какой неосторожный человек! Почему не послушал, да? Почему сам понес?
Савелий мало был Знаком с кавказцами, но ему нравилось, как они любое дело обсуждают — с шутками, азартно, напористо. Видно, что ребята боевые бесшабашные. Он и по телевизору у тетки Александры не раз слыхал: гордый, свободолюбивый народ. Не чета россиянам рабского происхождения.
— Жалею, что не послушал, — признался он. — Придется как-то исправляться. Любу жалко. Дай, пожалуйста, полторы тысячи, пойду новый, куплю.
— Ой! — сказал горец в испуге. — Повтори, не расслышал. Сколько тебе денег надо?
— Полторы тысячи Люба уплатила.
— Долларов?
— Ну да. У вас в Москве все на доллары теперь считают.
— А почему я должен тебе дать деньги?
— Как почему? Шутник-то твой пробегал. Черноусых, небритых нукеров уже всех трясло от хохота, и они передвинулись поближе для удобства дальнейших действий. Но горец-предводитель остался серьезным. Он даже немного загрустил. Произнес в задумчивости:
— Я думаю, ты не наглый. Я думаю, дурной. Наверное, совсем дикий, из леса пришел. Уходи скорее обратно, а то горе будет. Вообще из Москвы уходи. Я сегодня добрый, живым отпускаю.
— Отдай деньги, уйду.
Доброта горца мгновенно пошла на убыль. Оскаля белые зубы, он привстал:
— Русский собака никогда не понимает хорошего обращения. Мало вас в горах учили… Рахмет, выкиньте из магазина эту обезьяну.
Нукеры, гогоча, кинулись на Савелия с двух сторон, но Рахмета он перехватил на лету, перевернул вниз головой и раскрутил, как оглоблю. Башка Рахмета на бешеной скорости соприкоснулась с головой горца-предводителя, и звук при этом получился ужасный: будто лопнул сразу десяток телевизоров «Самсунг». Еще круг — и остальные нукеры посыпались на пол, как сбитые кегли, роняя финки и кастеты. Но один из них уже лежа выхватил пистолет и открыл огонь. Магазин наполнился визгом и цоканьем пуль. Зазвенела оскожами стеклянная дверь. Две пули царапнули Савелию плечо. Он шагнул вперед и, наступи пяткой, раздавил отчаянному стрелку раздувшееся злобой горло. Потом склонился над поверженным горцем-предводителем, у которого из ушей проступила голубовато-алая слизь. В глазах у него не было никакого выражения — ни испуга, ни веселья, ни боли, ни тоски.
— Давай деньги, — попросил Савелий. — Полторы тысячи. Для тебя копейки, а Любаше подспорье в хозяйстве.
Горец, бессмысленно моргая, потрогал распухшую голову. Он открыл рот, чтобы что-то сказать, но помешал подоспевший наряд милиции — два дюжих сержанта и майор в блестящих погонах. У майора был усталый вид. Оглядев место побоища, он спросил у Савелия:
— Неужели ты все это один наворочал?
Савелий пожал плечами, как бы говоря, что сам немало удивлен происшествием.
— Ну что ж, один труп, четверо изувеченных, огнестрельное оружие… Давай документы!
Савелий протянул зачехленный в тряпицу паспорт.
— Разбираться будем в отделении. Прошу следовать за мной… А вы, граждане, разойдитесь. Или трупов не видели? Сейчас «скорая» приедет…
Из толпы любопытных выскочил бомж Ешка и начал что-то горячо объяснять, но майор поднял руку, призывая его к молчанию. Обернулся к Савелию:
— Подельщик твой?
— Просто знакомый человек. Вместе телевизор покупали.
— Бомжа тоже в машину, — распорядился майор.
В отделении Ешку сразу кинули в камеру, а с Савелия сняли допрос. Майор отвел его в маленькую комнату с зарешеченным окошком, усадил на стул, направил в лицо горящую настольную лампу с металлическим козырьком, а сам уселся за стол, разложил бумагу и приготовился записывать. Он задал Савелию много вопросов: как зовут, откуда родом, сколько лет, чем занимаешься, зачем прибыл в Москву — и прочее, прочее в том же духе. Савелий отвечал искренне и охотно, но не все ответы пришлись майору по душе. Через пять минут он заподозрил, что задержанный, как он выразился, «крутит вола». В частности, он не мог понять, как это Савелий сорок лет просидел на печи, а потом вдруг сорвался с места и неизвестно зачем приехал в Москву. Слишком неправдоподобно. Даже по нынешним временам.
— Если ты, Савелий Батькович, — заметил майор, откладывая ручку, — решил закосить под полоумного, не торопись. Еще подумай, где тебе будет лучше — в тюрьме или в психушке.
— Мне бы плечо перевязать, — пожаловался Савелий. — Кровь перенять.
— Чего у тебя с плечом?
— Пулькой задело.
Майор ушел, оставя его одного, и вскоре вернулся с санитаром. Может, это был не санитар, а кто-то другой, но в белом халате и с медицинским саквояжем. Савелий загодя разделся, снял свитер и нательную рубаху, всю набрякшую черным. Пули прошли по касательной, но разворотили телесные ткани довольно глубоко. Жгло плечо, как паяльником. Санитар, ни слова не говоря, обработал раны и стянул плечо натуго наклейкой и бинтом.
— Укольчик сделать?
— Так заживет, — отмахнулся Савелий.
— Ну гляди. У нас нынче любой препарат на счету.
Пока санитар обихаживал Савелия, майор обошел его со всех сторон и даже пощупал в разных местах.
— Выходит, Савелий Батькович, ты такие бугры накачал, на печи сидючи?
— Природа, — объяснил Савелий. — Кому че даст, то имеешь.
Обратно натянул на себя мокрую рубаху и свитер.
— Теперь бы чайку стаканчик. Озноб унять.
Майор велел санитару озаботиться чайком. Когда остались одни, спросил:
— Ты хоть понимаешь, во что вляпался? Савелий понимал, но, как оказалось, не совсем верно. Он надеялся, что свидетели, которых было полмагазина, подтвердят, что он никого не трогал, а на него как раз напали несколько человек с ножами и железками, вдобавок в него стреляли, и он думал, что это смягчит его вину. Майор не удивился его наивности: откуда было набраться уму-разуму глубинному жителю. В процессе допроса он уже как-то поверил, что Савелий вряд ли настоящий преступник, и, вероятнее всего, действительно всю предыдущую жизнь ковырялся в навозе да задирал коровам хвосты.
— Если ты правду говоришь, Савелий Батькович, то лучше бы тебе не вылезать из деревни до скончания века. Ты думаешь, кто Москвой правит? Думаешь, Лужков с Куликовым? Ошибаешься, братец. От старых порядков не осталось и помину. Масть в столице держит частный капитал. А у кого он в руках? У еврейского банка да у лиц кавказской национальности. Это тебе любой мальчишка растолкует, это надо понять, прежде чем за дрын хвататься. Ты не чечена убил, ты на самое святое замахнулся — на Доллар. Теперь тебе так или иначе — на воле, в тюрьме ли — все одно хана. Поумнее тебя люди пытались с долларом совладать, и что? Иных уж нет, а Другие, как говорится, далече.
— Ты тоже у доллара на службе, майор?
Майор не смутился и не осерчал.
— А как ты полагаешь? У меня семья, трое детишек, недавно внук родился. Есть и дополнительные траты. Зарплата вместе с выслугой и прочими льготами около миллиона. Могу я на это прожить?
— В деревне намного меньшим обходятся.
— Но не в Москве. Нет, не в Москве.
— Понятно. Что же мне делать? Майор дождался, пока санитар поставит перед задержанным стакан чая и блюдце с бубликами уйдет. Спросил:
— Денег у тебя, конечно, нету?
— Откуда, — Савелий отхлебнул чая, напоминавшего по вкусу настой чабреца. Укусил бублик.
— Ладно, чего там, — майор затянулся сигаретой. Подержу денька три в камере, потом устрою побег.
