свет. Он лежит в Первой градской, ему сейчас не до записочек.
Климов не проявил интереса, занялся приготовлениями к чаепитию. Протер вафельным полотенцем чашки, ополоснул чайник и бросил заварку. Достал из рюкзака печенье, колбасу, масло. Нарезал хлеб. Долил чайник кипятком и накрыл ватным капюшоном.
— Прошу, Иван Алексеевич. Перемещайтесь за стол.
Гость переместился.
— Курить у вас можно?
— Пожалуйста, вот пепельница… И кто же посягнул на вашего шурина?
Иван Алексеевич щелкнул зажигалкой, пустил дым к открытой форточке. Для него в происходящем не было ничего неожиданного. Он приехал без особой надежды (на что надеяться?), просто потому, что больше некуда было ехать. Увидев Климова, медлительного увальня, который явно себе на уме, окончательно убедился, что напрасно потратил время. Тоска подкатывала к горлу, точно изжога.
— Да что там, хорошо не убили… Мало ли кого теперь ранят и убивают. Вы вон его вспомнить не хотите, а Герасим на вас надеялся. Сказал, за вами должок.
— Так и сказал?
— Я же не мог придумать.
Климов мерно жевал бутерброд с колбасой. Вкусная колбаска, с чесночком, с жирком, местного производства. Видно, Настенька сунула по блату.
Он уже понял, что придется срываться с места. Если полковник ранен и прислал за ним, значит, выбора у него не было. Точнее, не было выбора ни у полковника, ни у него, Климова. Но это рушило с таким трудом налаженную за три года душевную тишину. Проживи он здесь еще хоть с годик, наверное, уже попросту не услышал бы сигнал из того проклятого мира, который оставил навеки. Но сегодня услышал. Деваться некуда. Хотя должником себя не чувствовал. Ни перед кем из земных людей, в том числе и перед полковником, Климов не чувствовал себя должником. Объяснялось это просто. Того человека, за которым водились долги, больше не существовало, но ведь полковник Попов мог этого не знать. Какая-то мразь выпустила в него пулю, и он послал гонца к тому Климову, с которым когда-то они дружествовали, из одной большой тарелки хлебали помои и улыбались друг другу сочувственно, когда становилось невмоготу. Климов был смущен, моральная проблема казалась неразрешимой.
— Боже мой, — пожаловался гостю. — Надо было бежать на Урал, там бы меня никто не разыскал.
Иван Алексеевич то ли понял его, то ли нет.
— Вы ошибаетесь. Разыскать человека можно везде. Было бы желание.
Климов подлил кипятка в чашку.
— Рассказывайте, Иван Алексеевич. Рассказывайте, кто за вами гонится.
— Думаете, это имеет смысл?
— Раз уж вы здесь, конечно, имеет.
Рассказ занял немного времени. Ивану Алексеевичу неловко было исповедоваться перед незнакомым молодым человеком, и какие-то фрагменты своей истории он оставлял за скобками. Особенно то, что касалось Оленьки. Климов ни разу его не перебил, только кивал ободряюще. Иван Алексеевич не мог понять, о чем он думает. Серые глаза Климова ничего не выражали, абсолютно ничего: ни сочувствия, ни удивления, ни осуждения. И кивать так, как кивал Климов, вполне мог робот-болванчик. На какой-то миг Иван Алексеевич заподозрил, что собеседник, которому он изливает душу, не совсем вменяем, одичал в лесу до такой степени, что с трудом воспринимает человеческую речь. Вдогон за этой мыслью явилась другая: нечего ему здесь рассиживать и зря молоть языком, а… Увы, за этим «а» не следовало продолжения, за ним открывалась страшная, зияющая пустота.
— Ну вот, — пробормотал он, — в основных чертах…
Все с тем же бессмысленно-ободряющим выражением Климов спросил:
— Палец с вами?
— Извините?..
— Палец, который вам прислали, где?
— Ах вот вы о чем… Остался дома… Зачем он вам?
— Вы уверены, что это живой палец, не муляж?
— Абсолютно уверен. Я же не сумасшедший.
Климов долил себе чаю. Иван Алексеевич к своей чашке не притронулся. Зато курил третью сигарету подряд. В глубине его сердца затеплилась робкая надежда. Для нее вроде не было никаких оснований, но тем не менее. Может быть, он погорячился, когда сказал, что он не сумасшедший.
— Ваше дело несложное, — заметил Климов, — но требует некоторых усилий.
— А? — Ивану Алексеевичу показалось, что он ослышался.
— Первое: вы должны безоговорочно выполнять мои условия.
— Условия?
— Вы останетесь здесь и дождетесь меня. Дня через два я вернусь. Привезу вашу Оленьку.
— Оленьку?
— Но ведь вы этого хотите?
Ивану Алексеевичу показалось, что хотя слух у него восстановился, но сам разговор происходит во сне.
— Смеетесь надо мной, Климов?
Климов не смеялся. Лет пять уже, как не смеялся. А когда-то был веселым пареньком и любил послушать Жванецкого с Хазановым.
— Видите ли, Иван Алексеевич, мне, разумеется, не хочется за это браться. Но я вам помогу. Отрубленным вашим пальчиком они меня достали.
— Не моим, Оленькиным, — осторожно поправил Иван Алексеевич. — И вы с ними справитесь?
— Конечно, справлюсь, — улыбнулся Климов, и Старцев ему поверил.
— Вы человек науки, — продолжал Климов, все так же беспечно улыбаясь. — И мыслите в категориях науки. Поэтому простые вещи привыкли усложнять… Но это к слову… Значит, так. Времени у нас мало, давайте ключи.
— Какие ключи? И потом, откуда вы знаете, что я занимался наукой?
— Ключи от машины и от квартиры, — на второй вопрос Климов не ответил, как на несущественный. — Кроме того, напишите все адреса, телефоны. Всю информацию…
Он принес из светелки бумагу и авторучку. Заодно подкинул полешков в печь. Старцев следил за ним зачарованно.
— У вас же нет доверенности на мою машину!
— Ничего. Все гаишники мои старые друзья.
Пока Иван Алексеевич писал, Климов переоделся. Дал гостю необходимое напутствие.
— Чистое белье в чемодане под кроватью. Продукты, инструменты — все под рукой. Вода в роднике. Главное, прошу вас, не спалите дом.
— Может, мне все же разумнее поехать с вами?
На этот вопрос Климов тоже не ответил, как, видимо, на глупый.
— Теперь, пожалуй, последнее. Трофимыча вы видите, но есть еще один жилец. Пойдемте, познакомлю.
Иван Алексеевич вышел за ним на крыльцо прямо в тапочках. Было такое ощущение, будто в голову напихали опилок. Много дней он жил в чудовищном напряжении, но стоило встретиться с этим молодым человеком, то ли безумцем, то ли героем, как мгла отступила. Он дремал на ходу. Еще это очень похоже на гипноз.
Пес Линек обиженно сидел возле своей будочки под березой и с любопытством глянул на незнакомого человека. Хозяин не жаловал гостей, он это знал. Линек давно бы подскочил обнюхать чужака, но самолюбие не позволяло. Он не мог простить Климову, что тот бросил его посреди поля, а сам укатил на фургоне. Кроме того, его томило предчувствие, что хозяин приготовил еще какую-то пакость.
— Иди сюда, пес! — строго окликнул Климов. Не подчиниться прямому зову Линек не мог и подошел, приволакивая лапу, как хромой, и демонстративно глядя в лес.
