— Вы побледнели. Дать вам воды?
— Зачем воды?
— Вода разжижает кровь, — глубокомысленно объяснил Витя. — При спазме сосудов — наилучшее средство.
На глаза Гария Хасимовича опустилась прозрачная сетка-паутинка, предвестник головной боли. Похоже, разрядка вышла чрезмерной. Он не мог понять, в чем дело. Нажал кнопку селектора:
— Абдулку сюда, живо!
Через пару минут явился Абдулка — могучий абрек, одетый в цветастый халат. На круглом лице настороженно светились коричневые бусинки глаз.
— Забери эту падаль, — распорядился Гарий Хасимович. — Повесь на крюк, пошпигуй немного. Я попозже приду, сниму показания.
Абрек, не говоря ни слова, нагнулся, перехватил юношу поперек туловища и вынес из комнаты.
Гарий Хасимович вернулся за стол. Накапал в мензурку тридцать капель корвалола, выпил. Занюхал тыльной стороной ладони. Порылся в ящике и достал пачку папирос «Казбек», заправленных анашой по его вкусу: так, чтобы еле-еле защипало в носу. Закурил, но серая паутинка по-прежнему маячила перед глазами. Что за чертовщина!
Дозвонился до профессора Моссальского, своего личного врача, очень опытного, толкового специалиста. В оные времена Леонид Григорьевич пользовал чуть ли не всех членов политбюро, теперь вел частную практику. Пациентов у него было немного, только избранные, цвет общества, но драл с них нещадно. Впрочем, никто не жаловался, попасть в круг его подопечных считалось удачей.
Поздоровавшись, Гарий Хасимович пожаловался на свое состояние.
— Что такое, голубчик? — обеспокоился врач.
— Понервничал немного, и какая-то пленка в глазах. Руки трясутся. Сердце — бух, бух. Недомогание.
— Вчера пили?
— Не больше обычного.
— Обычно — это сколько?
— За ужином, возможно, бутылку красного вина. Хорошего.
— Женщина имела место?
— Не без этого, доктор.
— Сколько раз?
— Кажется, два. А может, три. Женщин точно было три. Нимфетки. Кусачие такие, — не удержался от подковырки. — Хотите, пришлю парочку?
Доктор пропустил предложение мимо ушей.
— Все-таки вы, голубчик, неслух. Я же предупреждал: никакой перегрузки. Три раза — это уже в вашем возрасте перебор. И пища, небось, жирная, мясная.
— Покушал много, да, — признался Шалва. Он уважал Моссальского, как никого другого. Тот знал о человеческом естестве что-то такое, чего он сам не знал. Гарий Хасимович не раз проверил это на себе. Он искренне сожалел о том, что доктор скоро умрет. Его возраст приближался к девяностолетию, однако его ясному уму и жажде удовольствий могли позавидовать иные юные мордовороты.
— Ничего страшного, конечно, — заключил доктор. — Сбой биологического ритма. Загляните завтра ко мне, сделаем анализы… Сейчас расслабьтесь, приложите трубку к переносице… там, где видите пленку… Проведем дистанционный сеанс. Приготовились, голубчик?
— Да, Леонид Григорьевич, — Шалва послушно приставил телефонную трубку ко лбу, прикрыл глаза. Через минуту почувствовал приятную истому, нарушаемую лишь старческим бормотанием и кряхтением…
После сеанса Гарий Хасимович сердечно поблагодарил врача и обещал сегодня же прислать чек.
Раскурил вторую папироску с анашой: светлоокий мальчонка не давал покоя. Что-то с ним было не так, неестественно. Вообще вся череда событий — смерть любимого Гиви, бегство пожилого недоумка, бойня в больнице, ночное нападение на фирму «Грезы» и вот теперь явление блаженного отрока, — выстраивалась в зловещую цепочку, таинственным образом наложившуюся на главную сегодняшнюю проблему: воскресшие чумаки! Если так пойдет, то чего ждать завтра?..
…Бетонированным боксом с земляным полом и со стенами, оклеенными моющимися обоями, не так часто пользовались: продолговатый деревянный стол со всевозможными приспособлениями, стеллажи с инструментами, лежак, несколько стульев — вот и вся обстановка. Сугубо функциональное помещение.
Витя Старцев болтался на железном крюке вниз головой, прихваченный за щиколотки. Он посинел, раздулся и был вроде без сознания. Под ним натекла темная лужица крови. Абдулка отдыхал в единственном кресле, сосал пеньковую трубку. При появлении начальства нехотя поднялся. Глаза у него знакомо блуждали.
— Он живой? — спросил Шалва.
— Живой, — неуверенно ответил палач.
— Кровь откуда?
— Из пасти полилась. Легонько шлепнул по хребту, он прохудился. Хилый очень… Слушай, Магомед- бек, это плохой мальчик, от него вред будет. Давай отпускать, а?!
Шалва изумился до крайности, услыша в голосе чугунного, непробиваемого Абдулки нотки страха.
— Что с тобой, абрек? Русскую свинью пожалел?
— Не пожалел, нет, — заторопился богатырь. — От него дух ледяной, как из могилы. Хотел наглые зенки выдавить, рука не поднялась. Правду говорю, бек, рука не поднялась.
— Он что-нибудь сказал?
— Сказал, да. Сказал, жалко тебя, дяденька. Меня ему жалко. Давай отпускать, а? Лучше нам будет.
— Ну-ка, приведи его в норму.
Абрек отцепил мальчика с крюка, перенес на дерматиновый лежак. Окатил водой из ковша, похлопал по щекам. Веки у Вити дрогнули, глаза открылись. В них сияла все та же голубая, безбрежная улыбка.
— А-а, опять вы, господа бандиты? Доброе утро.
Попытался подняться на лежаке повыше, локти подломились. Шалва пододвинул стул, сел напротив.
— Вспомнил, Витя, где отец?
— Ах, Гарий Хасимович, зачем вы так? Зачем губите простодушных? Грех великий. Вы по доброй воле лукавому служите, а дяденьку Абдулку сманили обманом. У него разум детский и душа наивная. Ему бы землю обихаживать, цветы сажать за оградкой, а он людей терзает. У него сердце кровоточит. Отправьте его домой, на солнышко, на природу. К жене с детками. Его Господь простит. Палача другого найдете. Их в Москве на каждом углу по десятку. Сегодня время рассады.
— Плохой мальчик, — прогудел сбоку абрек. — Совсем плохой. Давай не связываться, бек. Прошу тебя!
Шалва машинально загородил лицо ладонью, заслонился от голубого сияния. Опасался, что опять серая паутинка всплывет на глаза. Нет, обошлось.
— Последний раз спрашиваю, Витя. Где отец?
— Чей отец? Мой? Вам его не найти, Гарий Хасимович. Да и срок у вас почти весь вышел, чтобы искать. Скоро за вами придут.
— Кто придет?
— Не знаю точно. Но обязательно придут. Я слышу шаги.
Шалву озарила внезапная догадка.
— Уж не чумаки ли тебя подослали, Витюша?
Спросил — и тут же спохватился: почему чумаки? Он же сам распорядился доставить бледную поганку на дознание. Что-то с мозгами творится неладное, под черепом звон. Ничего удивительного. Безумие заразная штука, как грипп. От мальчонки к нему перетянулось. И не только к нему, даже Абдулку зацепило, у которого отродясь никаких мозгов не было.
