— Мамочка, полетим на этом самолетике? Почему он без крылышек?
Я сказал:
— Давайте прощаться, да?
— Ты разве остаешься? — это прозвучало не холодно, не горячо, но с такой интонацией, как если бы спросила а стоило ли тебе вообще появляться на белый свет, милый?! Полковник, уловив деликатность момента, отошел в сторону.
— Куда ехать? Дочка в таком положении, да и все остальное…
— Понимаю. Не будь таким рохлей, Миша. Держись.
— Ты знала, что Трубецкой сдаст меня в психушку?
— Я этого не хотела. Но Эдичка всегда был ослушником. За это и поплатился. Забудь.
— Но ты… Но ты!..
— Я тебя не обманывала, Миша. Если только чуть-чуть, — притянула к себе, поцеловала в губы, оттолкнула, опалила темным взглядом — быстро зашагала к вертолету. Гордая голова на стройной шее, сильные ноги. Из сердца потянула кровь. Мариночка вырвалась, прибежала ко мне. Я ее поймал, поднял. Радостные глазенки-звездочки.
— Не забывай меня, дядя Миша!
— Не забуду, кролик!
— У нас тайна, да?
— Еще бы! А какая?
— Мы взлетали выше леса.
— О, да!
Покатился счастливый карапузик к железному брюху. Один за другим все скрылись в вертолете — Полина, Мариночка, полковник. Никто не оглянулся. Я даже не спросил, куда они летят.
— От винта! — гаркнул голос откуда-то с неба. Витек оказался рядом:
— Пошли, Михаил Ильич. Подброшу до Москвы.
По дрожащему от рева бетону брели к проходной. Я курил и вместе с дымом плакал. Чего-то такое я сотворил, намного хуже убийства.
Сели в «волгу», поехали. Витек за баранкой, я на заднем сидении. Глядел в окно. Слезы не унимались, стекали в рот.
Неподалеку от Малаховки Витек свернул в лес. Проехали метров сто, остановились. Витек вылез, обогнул капот, открыл дверцу с моей стороны.
Вечерний глинистый проселок, сосны над головой. Я спросил:
— Это она велела?
— Эдик просил передать.
Некоторое время держал меня на весу страшными ударами чугунных кулаков. Я даже не помнил, как рухнул и потерял сознание.
Эпилог
Живой. Похожий на старую автомобильную покрышку, которую хозяин за ненадобностью бросил в сарай. Три дня в больнице — и снова дома. Лето переместилось в жгучий июль. Плавился асфальт. Хорошо. Спокойно на душе.
Сидели на кухне с инженером Володей. За то время, пока не виделись, у него в жизни произошли кое-какие изменения. Ему прислали приглашение из Германии. Звали принять участие в какой-то разработке в области квантовой физики. Тамошних спецов заинтересовали его статьи по этой теме — десятилетней давности. Условия предлагали хорошие: жилье, подъемные и десять тысяч марок в месяц. Предварительный контракт на полгода. Володя был польщен, но ехать никуда не собирался. Сказал: пройденный этап, скука, тупиковый вариант.
— А что не пройденный этап? — спросил я. — Ларек? Домашний извозчик?
— Ты бы поехал?
— Я и поеду. Вызова жду.
Володя с сомнением покачал головой:
— Сходи в ванную, Ильич. Глянь на себя.
Я понимал, что он имеет в виду. После двух безумных месяцев и особенно после Витиных «гостинцев» я уже не походил на человека, которому куда-то нужно ехать.
Когда после больницы меня навестила Лиза, то даже не узнала. Спросила с порога:
— Вы ли это, Михаил Ильич?!
— Да, я! — ответил я гордо, небрежным движением поправив бинт, закрывающий половину головы.
— И что же с вами случилось?
— Упал с горы.
Лиза так растрогалась, что временно поселилась у меня, чтобы я не сдох без присмотра. Но я мало ее видел. Спала она по воинскому обычаю на коврике у двери, утром поднимала меня на зарядку и доводила до такого состояния, что после ее ухода я несколько часов валялся на кровати в полном отрубе, не имея сил пошевелить ни рукой, ни ногой. Возвращалась обыкновенно за полночь, и вся ее забота обо мне заключалась в том, что два раза сделала перевязку и один раз наварила из курицы странный суп, который не отдирался от ложки. Но я был рад ее присутствию.
Потихоньку вообще все как-то налаживалось. Однажды ночью вернулся из дальних странствий кот Фараон, и видок у него был не намного лучше, чем у меня. Замяукал под дверью, Лиза его впустила, потом заглянула в спальню, зажгла свет и доложила.
— Там кто-то черный пришел. Видно, к вам. Это кто?
Со сна я было решил, что явился с того света Трубецкой, но, услышав требовательный котиный вой, соскочил с постели в чем был — в шерстяных кальсонах и вязаной фуфайке. Фараон с разбегу прыгнул мне на грудь и располосовал фуфайку в трех местах. Мы оба были счастливы. Урча и отплевываясь, он сожрал на кухне здоровенного замороженного минтая и дохлебал полкастрюли куриного (?) варева. Раны у Фараона были обычные: сломана задняя левая лапа, вырван из бока кусок мяса и левое ухо болталось на тоненьком хрящике. Но он был полон жизни: нажравшись, начал неодобрительно поглядывать на Лизу, шипеть и выгибать спину в бойцовской стойке. Я смазал ему йодом раны, сделал из дощечек лубок на лапу, примотал бинтом ухо к голове и уложил на кухне, на его подстилке, заперев на всякий случай дверь. Лиза помогала и отделалась всего-навсего расцарапанной щекой и укусом в палец. Не сомневаюсь, что до плачевного состояния Фараона, как и меня, довела безумная безответная любовь.
В эту ночь Лиза перебралась спать ко мне. Сказала, что нипочем не останется наедине с чудовищем, которое я почему-то называю котом. Но поставила условие, чтобы я снял с себя «эту рвань».
— Неужели вы себе вообразили, Михаил Ильич, — фыркнула заносчиво, — что я лягу в постель с мужчиной в солдатских кальсонах?
— Нормальные кальсоны, импортные, — обиделся я. — Впрочем, тебя никто не принуждает.
— Постыдитесь, господин писатель! Кто вчера ущипнул меня за девичью грудь?
Ни в эту ночь, ни в следующую между нами ничего не произошло, да и что могло произойти, если я был весь как испитой чай. Мне не женщины теперь снились, а гробы. Лизу это беспокоило, и как-то среди ночи, после неудачных попыток растормошить меня, она выставила ультиматум:
— Михаил Ильич, либо вы предоставите утешение молоденькой сироте, либо я приму крутые меры.
— Лиза, но ты же видишь, как я исчах!
— Вот от этого и чахнете. Я же в книжке читала. Для старого человека долгое воздержание просто необратимо.
В отчаянии я ляпнул липшее:
— Лизонька, признайся уж, что хочешь меня угробить. Отомстить за Трубецкого.
