В трактире его утешил гусь, запеченный с клюквою.
Вот и все; случай, если задуматься, обыкновенный — тем более для того времени, когда темного лесу и неведомых, не нанесенных на карту глухих чащоб было в России много больше, чем теперь. В этой истории нам интересны гримасы пространства, испугавшие Блудова, обман в направлениях света. И — граница, неявно начерченная, по одну сторону которой обман и путаница направлений, по другую — наведенный по воздуху «римский чертеж», твердое, надежное, полное русских слов пространство.
Итак, состоялись блуждания и затем спасение Дмитрия Блудова в нижегородской глуши летом 1811 года.
Затем пришла война 1812 года и отменила это «пространственное» происшествие, закрыла его в памяти путешественника.
Стоит отметить это забвение; память рисует перед нами живые картины пропажи и спасения — рисует (не чертит), раскрашивает на свой лад. Или вдруг отменяет: точно вихрь размером со всю страну, прошла война — и как будто не было ничего до этой войны, ни леса, ни потоков чернил, в которых тонула блудовская повозка.
Но война закончилась, понемногу переменились обстоятельства, и арзамасское дорожное происшествие всплыло в памяти Блудова.
Случилось нечто важное, нами уже затронутое: в России разгорелась другая, «бумажная» война — между шишковистами и карамзинистами. Дмитрий Блудов стал активным ее участником.
Случилось так, что шишковисты выпустили сатиру на карамзиниста Жуковского
Название придумал Блудов; отчего-то он вспомнил свое давнишнее приключение в нижегородской пустыне и предложил своей партии назваться литературным обществом «Старый Арзамас».
Он не просто вспомнил то свое приключение, но пересочинил его заново. И то, как он его пересочинил, является отправной точкой наших дельнейших рассуждений.
II
Блудов сочинил сказку, небылицу, для которой Арзамас был только фоном. По сути, в этой небылице все было поставлено с ног на голову против того, что с ним случилось на самом деле.
Нет, это была не просто небылица, но манифест нового литературного направления, хоть этот манифест и был представлен в виде литературной пародии.
Итак, сочинение, имеющее вид сказки и содержанием — принципиальный литературный манифест.
Сочинение называлось «Видение в какой-то ограде»; в нем дорожное происшествие 1811 года было изложено следующим образом.
Однажды некие
Седовласый вещий старец, которого также было узнать нетрудно, был сам адмирал Шишков.
Вот и все, и эта история вышла недолгой, в три короткие части: трактир, описание господина в лунатическом бреду и таковое же, бессмысленное и бессвязное описание его вещего видения.
Рассказ был написан Блудовым в духе принятой в ту пору литературной пародии, был исполнен намеков, из которых большая часть нам сегодня непонятна, составлен, честно сказать, как-то смутно, что называется, для своих, и, наверное, для посвященных был довольно смешон. Так забавно было сочетание в нем возвышенных видений мнимого Шаховского и глухой, неведомо где находящейся провинции, бредовых — вселенских — претензий заезжего литератора и обстановки придорожного трактира со щелями в стенах шириной с ладонь.
Первый заметный «пространственный» акцент: контраст обстановки и намерений героя. Неведомый (бесталанный, никчемный) человек, находящийся нигде, намеревается стать всем.
С этого можно начать разбор двух блудовских путешествий, настоящего и мнимого.
Первое, что сделал Блудов, переменяя правду на сказку, — поставил на свое место своего неприятеля Шаховского. Шаховской вместо него заблудился в никаком, «нигдешном» месте. Сам Блудов отстранился, отступил в круг
В этом была карнавальная зацепка; столичные люди карамзинисты за нее ухватились. Они согласились играть в перемену пространств: представиться провинциальными литераторами, оставаясь въяве сугубо столичными, всем известными фигурами. Отныне они были
Здесь нетрудно различить истинные намерения «скромных» арзамасцев, намерения исключительно столичные, равно и высокие их амбиции, которые, в отличие от Шишкова и Шаховского, были обеспечены их талантами. Их главное намерение было — взять верх в разгоравшейся литературной (не просто литературной, но мировоззренческой) войне, взобраться на самую вершину русской царь-горы.
В конце концов им это удалось: «Арзамас» в нашей памяти взял верх над «Беседой». Великая русская литература стала продолжением их проекта.
«Арзамас» победил — и вознесся недостижимо высоко над настоящим Арзамасом.
III
Арзамас настоящий и мнимый, два Арзамаса: вот что важнее всего. Оставим пока амбиции «безвестных» литераторов.
Взглянем внимательно на Арзамас и «Арзамас».
Между ними наблюдается принципиальная и показательная разница, и она в данном случае интереснее трений между столичными партиями. Что такое была перемена мест Блудова и Шаховского? Два столичных господина побывали в нелепой ситуации, — вернее один, Дмитрий Блудов, побывал в нелепой ситуации и затем поставил на свое место своего литературного врага, чтобы вволю над ним посмеяться, — велика ли разница? Нет, этот фокус не так интересен, как замена реального Арзамаса на вымышленный.
Тем более что здесь была уже не замена, но переворот вверх ногами. Вымышленный Арзамас оказался в чем-то прямой противоположностью реального.
Реальный Арзамас был местом спасения путника из «вод» лесного моря. Вспомним — Арзамас показался Блудову новым Римом. В сказке же он сделался глухой провинциальной дырой, воплощением «ничто» и «нигде», местом, в котором все обречено на безвестность, куда нужно поместить своего литературного противника, чтобы он, а не ты пропал в безвестности. Арзамас из местаспасающего
