Суета сует. Бегство из Вампирского Узла

отделаться от налоговой, все эти подставные офшорные фирмы... там сам черт ногу сломит... так что деньги мы вернем. На самом деле мы планируем оборвать турне сразу же, как только станет понятно, что дела не пошли. Мы устроим грандиозный спектакль, а когда все уляжется, нет... пока все не уляжется, мы спокойно займемся новым проектом, только уже без двенадцатилетних рок-звезд-вампиров. Это будет что-то другое. Совершенно другое. Тринадцатилетние якобы вампиры? Одиннадцатилетние якобы оборотни? Чутье меня никогда не подводит, и оно мне подсказывает, что уже в следующем месяце это будет не модно.

— Ага, я понял. Ты хочешь убить меня, попросту утопив в деньгах?

— Нет, все значительно лучше! В определенный момент турне в каком-нибудь экзотическом месте, где, выражаясь высоким слогом, порок и духовность слились воедино, ну вот, скажем, в Бангкоке, ты исчезнешь — опять!

Вокруг послышались возгласы: «Классно придумано!», «Ты сделаешь это еще раз!» и «Браво!»

— Опять?

— Да! Опять! Может быть, мы задействуем кого-то из местных. Какого-нибудь тибетского монаха типа факира. У нас там, кажется, есть свои люди. Да, точно, пара ребят по платежкам проходит. В общем, кого- нибудь мы найдем. Но только не эту Ширли Мак-Лейн... не потому, что она с этим не справится, просто в ней слишком мало этнического. Ты, существо из иного мира, призовешь первобытный хаос, используя силы, что лежат за пределами нашего понимания, и вознесешься к некоей запредельной вершине, где твой истинный дом. В телетрансляции мы сможем использовать всякие хитрые спецэффекты — ну типа тех, что мы использовали, когда ты «вернулся» в конце конкурса двойников.

— Потрясающе, — сказал Тимми Валентайн, который и вправду был потрясен. — Пожалуй, я все-таки выпью вина. — Бокал возник у него в руке словно по волшебству. — Надеюсь, все верят, что я большой мальчик и мне уже можно спиртное? А то я не взял с собой удостоверение.

Наплыв: галерея

— ...вот такое веселое было собрание, — закончил Тимми Валентайн. — Ты бы видел его лицо! Как он собой упивался! Я даже чувствовал запах этого самодовольства. Знаешь, я все еще чувствую запахи. Да. Иногда чувствую. До сих пор.

Галерея закрывалась в полночь. Было уже два часа ночи, а Тимми все еще пил и, похоже, не собирался заканчивать. Пи-Джей просто смотрел на него, не зная, что делать. Он в первый раз видел Тимми в таком состоянии. Да, этому «мальчику» больше двух тысяч лет от роду, и не Пи-Джею его учить. Но в конце концов он все же не выдержал и сказал:

— Слушай, Тимми, по-моему, тебе уже хватит.

— Да, — сказал Тимми, — ты прав. Сейчас только допью, что осталось... — Он залпом осушил стакан и потянулся за бутылкой, но Пи-Джей отодвинул ее подальше.

— Мне пора закрываться.

Картины Лорана МакКендлза смотрели на них со стен: мертвые женщины, мертвенно-бледные, с неподвижным, застывшим взглядом.

— Во, я придумал... давай ты поедешь со мной... ну, в турне, — сказал Тимми. — А что? Прокатишься до Таиланда... Я буду там выступать в этом новом открытом театре, который построили рядом с тем местом, где раньше был старый дворец принца Пратны... дворец пороков... да, веселое было время. Прямо тоска по былому.

— И поскорее увидеться с Хит... — задумчиво проговорил Пи-Джей. — Даже не знаю.

— Что ты не знаешь? Не хочешь войти в неоготическую тусовку, в бродячий дурдом Тимми Валентайна? Да? Ну скажи, что я не прав. Я сделал тебя богатым, а ты вот не можешь меня поддержать.

— Тимми, ты себя так ведешь...

— Как ребенок? Как глупый, капризный ребенок? Я прошу мне помочь. Кстати, теперь я ребенок и есть. Пацан без яиц. Я — урод. Да, я всегда был уродом, и когда был вампиром, но тогда я хотя бы знал, что мне делать. А теперь я всего лишь «горяченький» материал для «Weekly World News». Дай мне еще вина, вон того.

— Тимми...

— Пи-Джей, пожалуйста...

— Вот поэтому мне и не хочется ехать с тобой в турне. Я не готов бросить все ради того, чтобы присматривать за ребенком.

— Присматривать за ребенком! Пи-Джей, а я помню, как ты был ребенком... этаким замызганным деревенщиной. Наполовину ирландец, наполовину индеец из завалящего городишки в Айдахо. Господи, как я тебя напугал тогда. А теперь ты меня не боишься, да? Теперь у тебя уже нет ощущения, что я вдруг налечу на тебя ночным ветром, обнажу свои клыки и выпью тебя до последней капли крови? Ну да. Теперь я для тебя — просто еще один паршивый пацан с задворков шоу-бизнеса.

— Нет, Тимми, нет. У тебя по-прежнему есть клыки.

Тимми рассмеялся.

— Хочешь знать, как себя чувствует Пиноккио, который стал настоящим мальчиком после двух тысяч лет беспросветной тоски по несбыточному? Он себя чувствует крайне паршиво. Я бы даже сказал, хреново.

Про себя Пи-Джей отметил, что хотя Тимми и пытается избавляться от этой изысканно-утонченной манерности в речи и поведении, что всегда выделяла его среди смертных, у него пока не особенно получается. Ему еще предстоит потрудиться, чтобы обрести себя как человека. Со временем это придет; но от привычек, сложившихся за две тысячи лет, не избавишься в одночасье. Пи-Джей вдруг подумал, что, может, и вправду поехать с Тимми? В конце концов, все, кто знал Тимми до его обращения в человека, давно мертвы: жертвы самого Тимми, прямо или косвенно, так или иначе...

— Почему это так трудно: быть настоящим? — спросил его Тимми. — Почему это так сложно: что-то почувствовать? Прикоснись ко мне, Пи-Джей.

Пи-Джей сделал вид, что не слышал.

— Да ладно тебе. Я же не прошу тебя грязно меня домогаться. — Они посмотрели друг другу в глаза, а потом Пи-Джей встал и положил руку Тимми на плечо. — Я ничего не чувствую, ничего, — сказал Тимми. — А что чувствует человек, когда к нему прикасаются: тепло, покалывание... что?

— Ладно, Тимми, — сказал Пи-Джей, — езжай домой. Ложись спать.

— Да я и так как будто все время сплю.

— Это ты раньше спал, а теперь проснулся.

— Может быть, спал. Но не видел снов. Хотя нет, не спал. Я просто был мертвым.

— Слушай, тебя уже не поймешь. Давай, у тебя был тяжелый день.

— Да...

Наплыв: улицы

Она стояла у края дороги — девочка, одетая во все белое, — у стены, густо исписанной граффити.

— Останови, — сказал Тимми. За рулем был Руди Лидик, его верный Руди, который выжил в Освенциме и потом — в огненной катастрофе Узла и сохранил состояние Валентайна за те десять лет, пока Тимми был в заточении, пойманный в зеркале заклинанием ведьмы; тощий, мертвенно-бледный, иссохший старик.

— Да, мастер Тимоти, — сказал Руди.

Пи-Джей взглянул на девочку. В ней было что-то такое, что напомнило ему картины Лорана. Она была как привидение, омытое лунным светом. Огромные пустые глаза. Неестественно белая кожа, как у зомби из фильма «ужасов».

— Тимми, не надо, — сказал Пи-Джей. — Останавливаться не надо. Ты уже ничего с ней не сделаешь. Ну, то есть... как раньше.

Тимми блеванул прямо на белую обивку сиденья. По телевизору крутили клип Мадонны «Like a Prayer» — в рамках двадцатичетырехчасового марафона ретроспективы ее клипов на MTV.

— Я же говорил, что не надо тебе столько пить, — сказал Пи-Джей. — Ты уже не сверхъестественное существо.

— Твою мать, — печально проговорил Тимми.

— Поезжай, Руди, — сказал Пи-Джей.