его теории взаимодействия добра и зла. Но солнце по-прежнему для него неприятно. Он предпочитает тень. И его страх перед символами святой веры пошел на убыль — теперь, когда он узнал, как лицемерят те, кто прикрывается этими символами. Но он по-прежнему не любит Церковь. Однажды он отшатнулся от святого причастия — и все это видели. Правда, он все-таки проглотил облатку, а потом объяснил, что это просто корабль качнулся.
Капитан говорит:
— Но может быть... может, когда-нибудь мы с тобой встретимся снова. И я опять тебя вытащу из безжалостной пасти судьбы, как уже было однажды — тогда, много лет назад, в той испанской деревне, когда я спас тебя от гнева крестьян. Ты помнишь?
— Как можно об этом забыть, капитан? — говорит Хуанито. — Меня обвиняли в ереси. — Ему было больно об этом вспоминать. Тогда он не мог говорить — последствия потрясения, пережитого в замке герцога Синяя Борода. Он прятался в чаще леса, в полусне-полуяви, периодически возвращаясь в реальность, в прерывистые фрагменты пространства и времени, плыл без руля и ветрил в океане истории. Он видел сказочные города с домами в сто этажей, где люди летали в утробах железных птиц и ездили на самодвижущихся колесницах из стали; он жил в краю, где были странные звери и люди с покатыми лбами, которые называли его приносящим свет, приносящим огонь; он путешествовал во Времени Снов по еще не открытому континенту и жил среди охотников за головами в лесу, где стаи москитов клубились, как грозовые тучи, и где его — пьющего кровь — называли царем москитов. Он даже не знал, когда все это происходило — до или после замка Тиффож. Так велико было его потрясение, что само время распалось на части. Хотя иногда ему вспоминалось и будущее: женщина — целительница души — что-то тихо ему говорит, пытаясь помочь, исцелить, а он лежит на кушетке и отчаянно борется с демоном сострадания.
— Мне было видение, — говорит Кортес. — Может быть, я, как и ты, тоже затронут божественным безумием. Нам с тобой тесно в деспотических рамках, установленных церковью и государством. Мы не подходим под общее правило. Когда ты пел свою древнюю песню, я слушал тебя и слышал музыку, неслышную для других. И я верю, что когда-нибудь я услышу ее опять, эту музыку... пусть даже для этого мне придется забраться в самое сердце джунглей.
Хуанито не знает, о чем говорит Кортес. Он не понимает, почему люди вечно выдумывают для себя то, чего нет. Что за странная тяга к самообману? Мир, который они для себя творят, — наполовину придуманный.
— До свидания, капитан Кортес, — говорит мальчик-вампир, и лодку уже спускают на воду. В лодке, кроме него, только двое гребцов и отец Ортега. Сидит, уткнувшись в свою вульгату[75] в кожаном переплете, ветер треплет полы его черной рясы.
На закате святой отец не сказал мальчику слов утешения. Он сказал только:
— Такие, как ты, не должны жить, дабы не оскорблять взоры добрых христиан. Ты — проклятие на головы благочестивых. Слава Богу, что мы от тебя избавились. Об одном только жалею: что мы лишены удовольствия сжечь тебя на костре.
Хуанито долго смотрел вслед лодке, увозящей отца Ортега обратно на корабль. Святой отец громко читал молитвы, стараясь перекричать морской ветер, и периодически осенял себя крестным знамением.
Ночь опустилась на землю.
Берег пуст, а мальчика мучает голод. Он не пил со вчерашнего вечера, когда он слизал кровь со спины матроса, высеченного за содомию. Его кровь была очень соленой и приправленной перцем — соль и перец специально втирали в раны, чтобы было больнее. Да, его кровь была горькой. На вкус — как слезы. Может быть, она вся состояла из соли.
В воздухе нет даже слабого запаха крови. Ветер из областей, удаленных от моря, доносит запахи леса. Значит, здесь где-то есть лес. Может быть, точно такой же густой и темный, где однажды он встретил, потерянный и безымянный — или, может быть, еще встретит, — принцессу со связанными ногами, и диких туземцев Борнео, и риши, медитирующего под деревом, и блуждающих в чаще растерянных беглецов из трудового лагеря. Лес — это место для обновления. И ему нужно туда — чтобы обрести новое имя, новую личность.
Он бесшумно бежит в темноту. Песок затрудняет движения. Его ноги прямо на бегу превращаются в лапы — теперь он уже не бежит, а несется вперед мягкими прыжками. Земля — влажная и ароматная. Он зарывается носом в прелые листья, вдыхая запах перегноя — запах смерти, которой питается новая жизнь. В лесу воздух густой от запахов, густые кроны деревьев закрывают луну и звезды. Он бежит. Теперь он — ягуар. Ночь — его шкура. Запах человеческой крови едва различим из-за дальности расстояния, но он все- таки есть. Его нельзя не почувствовать. Он как звезда на безоблачном ночном небе.
Путеводная звезда.
Он бежит.
Он добирается до широкой поляны. Видит каменные ступени, древние и обветшалые. Сквозь трещины в камне проросла буйная зелень. Он слышит, как змеи скользят по заросшим камням. В луче лунного света он видит каменную фигуру. Ягуар. Точно такой же, как он, только высеченный из камня. Сквозь сплетение побегов проступают другие фигуры: гротескные воины, женщины с лицами-черепами, покрытые перьями змеи. Это заброшенный, мертвый город. Такой древний, что мальчик-вампир в облике ягуара едва-едва различает голоса мертвецов — они кричат в своем смертном сне, потому что у мертвых тоже бывают кошмары.
Ягуар отступает в сумрак, подальше от лунного света, который выбеливает древний камень и заставляет растения сверкать, словно влажное серебро. Он бежит. Наслаждается пульсацией мышц, натяжением сухожилий — песней дикой и вольной звериной плоти.
А потом он попадает в ловушку. Все происходит мгновенно. Сеть смыкается над головой и рывком поднимает его над землей. Он пытается разорвать ее, вырваться на свободу — но сеть слишком прочная, не порвать. Из темноты летят дротики. Боль вонзается в тело. В ноздри бьет запах крови — его собственной крови. Он рычит, он беснуется. Он бессилен.
На поляну выходят четверо, из них двое — с горящими факелами. Оружие у них самое примитивное: дубины и заостренные палки. Но в ушах и носах — украшения из золота, а волосы убраны яркими синими перьями. Они говорят на языке, который сплошь состоит из свистящих согласных и многосложных конструкций. Мальчик не понимает ни слова. Но в них — кровь. Голод рвет его изнутри, и он, ослабленный недостатком крови, больше не может удерживать облик зверя.
И вот вместо бьющегося ягуара охотники видят голого мальчика с длинными черными волосами и мерцающей бледной кожей, как будто вобравшей в себя лунный свет.
Дикари — если они дикари — переговариваются друг с другом. И вот что странно: они, похоже, нисколько не удивлены. Может быть, в этой стране оборотни-ягуары — обычное дело. Или в их мифологии есть легенда о людях, превращающихся в ягуаров, так что их вовсе не удивляет подобное превращение. Как бы там ни было, они опускают сеть, прикрепляют ее к шестам и куда-то несут свой «улов» — бегом, сквозь лес. Ритм их движений, ток крови, биение пульса — все возбуждает голод. Мальчик-вампир ждет удобного случая, чтобы вырваться на свободу и наконец напиться. Лес становится еще гуще, теперь лунный свет только изредка пробивается сквозь густые кроны, ложась мимолетным отблеском на влажный лист, на змеиную чешую, на клюв какой-нибудь ночной птицы, перелетающей с ветки на ветку.
И вот они снова выходят на ту поляну, где стоит древний храм. Выходят с другой стороны. Мальчик- вампир понимает, что они сделали круг. Стало быть, можно предположить, что они выследили его, когда он был еще в облике ягуара и крался по этим руинам.
Они поднимаются по ступеням. Выходит, храм не настолько заброшен, как ему показалось вначале. Может быть, эти люди — жрецы древнего культа, стражи мертвого, но неумершего прошлого. Они уже начинают уставать. Ступени тянутся вверх бесконечно. Воздух здесь, наверху, разреженный — как высоко в горах. И еще здесь пахнет кровью. Новой кровью. Чем выше они поднимаются, тем сильнее запах. Теперь он мешается с запахом древесной смолы — пьянящий, дурманящий аромат.
По-настоящему он не пил уже несколько дней.
Они выходят на вершину пирамиды. Лес остается внизу. Кроны деревьев кажутся черным искрящимся океаном в отсветах звезд. Здесь, на вершине, стоит алтарь. За алтарем — зеркало в человеческий рост, мутное от ароматного дыма, который клубится в каменной жаровне у алтаря. Какие-то люди выходят из комнаты, скрытой за зеркалом, с факелами в руках. Они занимают места вокруг алтаря. Кто-то опускается на
