Жрать визги скрытых зеленью купальщиц.
Жрать зловещий отблеск светила, тяжко тонущего в жидком свинце озера.
Жрать нелепую сцену с Жоржем.
Жрать рев прибоя.
Жрать неприятную цепкость того самого сомнения, дремавшего в душе Александра всю дорогу, но теперь, на подъезде к имению Вышловецких, еще беспощадней и больнее впившегося в него.
Жрать полусонную немощь сидящего на завалинке старика Голубева.
Жрать покой и волю.
Жрать бодрящий запах пороха, подхваченный ветром с засадной батареи и принесенный сюда, к излучью.
Жрать смешную считалку конопатой Сонечки.
Жрать беспричинную тоску, соляным столбом пронзившую его сердце.
Жрать порванную сеть облаков.
Жрать пустой хохот педерастов.
Жрать беспощадный лязг засова.
Жрать пьяное покачивание сутенера, неловко откупоривающего третью бутылку шампанского.
Жрать вязкий сон душегуба.
Жрать торопливый стук её каблучков, вмиг разрушивший все его дурацкие опасения.
Жрать свист летящей навахи.
Жрать что-то мучительно-детское, от чего невозможно заслониться ледяным щитом прожитых лет.
Жрать совсем уж запоздавшую весну.
Жрать нестыковочку с квартальным отчётиком.
Жрать глупую самоуверенность Борисенко.
Жрать навсегда утраченное единство.
Жрать внезапный хохот филина.
Жрать классный отходняк.
Жрать щелчок предохранителя, оглушительно раздавшийся в притихшем зале.
Жрать прескверный сон про извивающихся людей, вырастающих из земли с целеустремленностью шампиньонов и отвратительно-тоскливо тянущихся плоскими белыми головами к низкому небу.
Жрать позднее средневековье.
Жрать крайнюю необходимость.
Жрать известную сдержанность в выражениях.
Жрать тифозный жар, раненым янычаром навалившийся на молодое тело Бориса.
Жрать негромкий звонок гувернантки к полднику.
Жрать прискорбное сообщение.
Жрать всю преступную двусмысленность «терпимого» отношения между большинством и оппозицией.
Жрать непостижимость грядущего.
Жрать миг яростного сопротивления Ольги, сделавшего ее смуглое черноглазое лицо еще более неотразимым.
Жрать неизбежную гибель вследствие неравного боя.
Жрать неуловимое сходство этих впалых щек, этих губ, совсем еще по-детски припухлых, этого крутого упрямого лба с еле заметной полоской шрама, и, наконец, этой петушиной осанки, за версту выдающей непримиримую породу Вишняковых.
Жрать просьбу Толяпы «отломить на полкосухи, а то – перо в бок и мясо в реку».
Жрать неистребимое желание всем угодить.
Жрать безвозмездное отчуждение помещичьих земель.
Жрать слабое колебание тюлевой занавески в прохладной струе воздуха, потекшего с балкона.
Жрать мудрую твердость государя в болезненном польском вопросе.
Жрать розоватое марево, опустившееся на засыпающий Тегеран.
Жрать утоление всех печалей.
Жрать способность пребывания в чистом созерцании.
Жрать угрюмые ночные сборы, когда с увеличением тюка с вещами неизбежно нарастает осознание невозвратности, каменной коркой покрывающее этот уютный и, по сути, в чем-то очень родной
