Роуэн снова наклонил голову, чтобы на этот раз пробежать губами по алебастровой шее. Гейл закрыла глаза и взмолилась, чтобы от этой сладкой муки у нее не остановилось сердце. Ее кровь уже пылала огнем, и это не предвещало ничего хорошего. Роуэн обнажил едва ли несколько дюймов ее тела, но уже не осталось ничего, что она хотела бы утаить от его прикосновений.
Его внимание приковала ее ключица с бьющимся пульсом, и они поднялись еще на одну ступеньку лестницы, ведущей на второй этаж. Ее желание отказывалось ждать. Еще несколько пуговок сорочки уступили его натиску, чтобы он мог исследовать углубления и выступы плеча и шеи. Одной рукой он тронул ее грудь. Тепло его ладони и давление пальцев даже сквозь многочисленные слои одежды грозили коленям слабостью. От трения соски затвердели, и, изогнув спину, Гейл прижималась к его ладони, желая, чтобы их ничто не разделяло.
Наклонив голову к ее груди, Роуэн в вежливом исследовании пощипал губами верхнюю кромку ее корсета, и Гейл чуть не лишилась чувств. Они поднялись еще на одну ступеньку, и Гейл, чтобы не упасть, прильнула к нему.
«Порочная. Я порочная женщина. Могу думать только о том, что на мне слишком много одежды, и хочу, чтобы он целовал меня! Везде!»
Он прижал ладони к ее груди, и, когда провел пальцами по затвердевшим вершинам, по телу прошла дрожь сладострастия, давая понять, что ждет впереди. Его рот вновь примкнул к ее губам, и она вмиг слилась с ним воедино, упиваясь поцелуями, которые ранили и врачевали ее одновременно. Она больше не хотела продолжать игру на лестнице, она хотела остаться с ним наедине, где ничто не могло помешать ему взять ее невинность.
Роуэн делал все, что мог, чтобы сохранять над собой контроль, но она была в его руках настоящим чудом. Ее ладони кружили по его груди, обнимали спину, а острые коготки пальцев, ощущаемые сквозь рубашку, сводили с ума. При мысли, что эти коготки могут бороздить его обнаженную спину, он ощутил еще более сильный прилив возбуждения.
Слабый звук падения, донесшийся из кухни, заставил обоих вскинуть головы и застыть на месте. Но звук больше не повторялся, и ничто другое не предвещало, что их могут обнаружить. Все же это послужило для Роуэна напоминанием, что заниматься любовью на лестнице было бы не самым разумным решением.
— Гейл, — прошептал он, ненавидя себя за ту откровенную похоть, от которой его голос сделался хриплым. — Я не смогу остановиться…
Он хотел замедлить действие, чтобы она могла понять, к чему это приведет, но не нашел подходящих слов. Поймав ее руку, вцепившуюся в лацкан его сюртука, он опустил ее вниз, приложил к своей затвердевшей под брюками плоти, чтобы отрезвить ее чувства. Но произошло обратное. Ее ладонь заскользила вниз, и губы приоткрылись, словно от удивления, а Роуэн от ее прикосновения совсем потерял голову.
Бесстрашная, она посмотрела на него умоляющими, голодными глазами.
— Роуэн, пожалуйста.
Он только это и хотел услышать. Легко вскинув ее на руки, он торопливо преодолел последние три ступеньки и перенес ее по коридору в свою спальню, ногой захлопнув за собой дверь.
Он посадил ее возле кровати, и, поскольку для такого случая на ней было слишком много одежды, они оба горячо бросились исправлять это обстоятельство. Избавиться от расстегнутой рубашки не представляло сложности. Целуя белую шею, он расстегнул пояс широкой юбки и потянул юбку вверх. Оказавшись под куполом тяжелых шелковых фалд, они оба рассмеялись.
— Подожди.
Роуэн бросил юбку на кресло возле кровати.
— Я не хочу ждать, Роуэн.
— Нам нужно хоть на несколько секунд напрячь наши головы.
— Я не хочу думать. Если я начну думать, то все закончится, а я не хочу, чтобы это заканчивалось.
Произнесенные ею слова оказали возбуждающий эффект на его тело, заставив застонать.
— Черт подери, Гейл! Позволь мужчине… заняться этим.
Она поцеловала его в подбородок и пощекотала перламутровыми зубками. Признав поражение, Роуэн бросил ее на кровать. Не теряя времени, нашел в нижнем ящике прикроватного столика жестянку с презервативами. Гейл наблюдала за ним с нескрываемым любопытством.
— Кондомы. Мы не должны проявлять безрассудство… Я не хочу, чтобы ты пострадала, Гейл.
— Тогда сделай так, чтобы не пострадала, только, пожалуйста, Роуэн, не останавливайся.
Роуэн поставил коробку рядом, на столик, решив, что бесед на сегодня хватит.
— А теперь давай посмотрим, как извлечь тебя из этой восхитительной конструкции, Гейл.
Он помог ей расстегнуть крючки на кринолине нижней юбки с фланелевым подбоем, затем снять все другие нижние юбки, создающие объем и тепло, корсет с косточками из китового уса и, наконец, почти прозрачную муслиновую сорочку и панталоны, стараясь не порвать последние в пылу нетерпения обнажить ее всю. В отличие от обычной камеристки Роуэн между делом целовал ее, радуясь, что с каждым пассом рук открывается новая часть тела.
Наконец больше ничего не осталось. Даже чулки и те присоединились к куче одежды на полу. Гейл была нага, как в день появления на свет, и он отступил назад, чтобы увидеть ее всю и насладиться красотой.
— Ты совершенство.
Когда он впервые увидел ее, то сравнил с камеей, красивой, но каменной и бездушной. Теперь же она не походила на каменное изваяние. Красавица в его постели была пылкой и стихийной, как нимфа. И чем больше он ее обнажал, тем больше сравнивал со своей Галатеей, оживавшей на глазах. Она не сделала попытки спрятаться, но осталась стоять на коленях, держась для равновесия за занавески. У нее была гладкая, цвета слоновой кости кожа, но румянец на щеках и вздымающаяся грудь выдавали, что она не мраморная статуя.
С черными волосами, ниспадающими сзади блестящим каскадом шелковых кудрей, и изогнутыми, черными как вороново крыло бровями она являла собой картину восхитительного контраста.
Терзая зубами нижнюю губу, она, сама того не сознавая, делала их более яркими.
— Роуэн, ты на меня глазеешь.
— Ш-ш-ш! Я боготворю тебя. А это совсем другое дело. — Он стянул с ног сапоги и, встав одним коленом на кровать, обнял Гейл за талию и притянул к груди. — А теперь телом засвидетельствую тебе свое почтение.
Роуэн взобрался на перину и, чтобы не затенять каминного огня, оставил занавески по одну сторону кровати открытыми. Не хотел лишать себя удовольствия видеть Гейл. Грудь у нее была такая, какая ему нравилась, — твердая и тяжелая и помещалась в ладони его руки. Темно-розовые соски вызывающе торчали, словно приглашали мужчину прильнуть к ним ртом. От первого прикосновения его рук она вздрогнула и замурлыкала, как кошка, и Роуэн понял, что встретил свою половину.
Она сочетала в себе чистую невинность и чистую страсть. Двойственность восприятия и реальность столкнулись в противоречии, дав начало новому уроку, но Роуэн был готов учиться.
Гейл отдавала себя его рукам; скользя вверх по грудной клетке, они оставляли за собой жгучий след удовольствия. Расставив пальцы, он взял в ладони ее грудь и стиснул, заставив ахнуть, поглаживая и пощипывая при этом соски так, что у Гейл подогнулись колени. Получать удовольствие и не платить ему тем же представлялось ей преступным. Но в первые минуты ей хватило сил лишь на то, чтобы сохранить вертикальное положение.
Когда он вновь прильнул к ее губам, она наслаждалась поцелуями, в то время как ее душа постигала великую силу мужских рук, ласкающих ее обнаженную спину, плечи, руки и живот. Прижав ее к себе еще крепче, он не оставил на ее теле ни одного уголка, до которого не мог дотянуться. От теплого трения его манишки грудь Гейл отяжелела и набухла.
— Роуэн… я буду одна раздетая… в этом… процессе?
На его губах расцвела улыбка плута, который не спешил с объяснениями правил игры.
