нечто, какой-то дорогой мех, струящийся вокруг лица и мягко спускавшийся по шее. Волосы чуть-чуть не достигали плеч, а небрежно упавшие на лоб пряди были вообще невероятно красивы. Как этому молодому человеку удалось сделать ЭТО из исходного материала, понять не могу, но — удалось.
— Спасибо, — искренне сказала я тоже по-английски. — Это шедевр, вы настоящий мастер.
— Продержится неделю, — сообщил он мне с поклоном и стал собирать инструменты.
Я попыталась слезть с кресла, но, как выяснилось, поторопилась. Пришла женщина средних лет с небольшим баульчиком, разложила на подзеркальнике какие-то коробочки и кисточки. Кресло от зеркала чуть-чуть отодвинули, и девушка-маникюрша занялась уже моими нижними конечностями, которые тоже были не слишком ухожены. Нет, педикюром я занимаюсь регулярно, но тоже — только самостоятельно. Так что работенка бедной девушке предстояла та еще.
А женщина занялась моим лицом. Сначала достала что-то, оказавшееся контактными линзами, и показала мне, как ими пользоваться. В общем, довольно просто, если приноровиться. В результате из зеркала на меня глянула темноглазая брюнетка, не имевшая практически ничего общего с моей прежней персоной.
Для начала на это новое лицо наложили какую-то маску и предложили спокойно полежать минут десять. После чего маску сняли, и дальше я просто довольно долго сидела с закрытыми глазами, ощущая прикосновения к своему лицу кисточек, пуховок, тампонов и даже каких-то щипчиков. По моим догадкам, щипчиками мне создавали идеальные брови, а еще какие-то действия знаменовали собой наращивание ресниц. Если честно, мне было безумно интересно, что получится в результате всех этих манипуляций.
Наконец с меня сняли все простынки и пеньюары. Я посмотрела на себя в зеркало и ахнула: передо мной, с той стороны стекла, сидела настоящая красавица. Маскировка удалась на славу: я сама себя не узнавала. Конечно, на этом незнакомом лице был абсолютно мой нос, линия щеки ничуть не изменилась, подбородок остался прежним, равно как и рот.
Возможно, все дело было только в том, что вместо привычных серых на меня смотрели темно-карие глаза, обрамленные длинными, пушистыми ресницами. Или брови, которые ровными дугами обрамляли эти глаза. Или чуть более смуглая, чем обычно, кожа. Или чуть-чуть более пухлые губы, умело подведенные и подкрашенные. Но все равно это была совершенно другая женщина. Я ее не знала, я ее даже немного побаивалась. К тому же у такой женщины и манеры должны быть соответствующие, но какие? Это я могла определить только экспериментальным путем.
Как во сне, я вышла сначала в спальню, где прилипла к зеркалу во всю стену. Из этого сомнамбулического состояния меня вывела горничная, которая жестами предложила мне переодеться. Все необходимое было уже разложено на кровати: длинное шелковое платье и шелковый же шарф, тоже очень длинный. Все это было выдержано в бежево-коричнево-золотистых тонах, и выглядело, как бальное платье для Золушки. Кстати, туфельки там тоже были, только не хрустальные, а кожаные — бронзового цвета босоножки на высоченном тонком каблуке и с какими-то очень длинными шнурками.
Горничная помогла мне облачиться во все это великолепие. «Шнурки» оказались лямками, которые перекрещивались несколько раз над щиколоткой и там завязывались идеальным бантом. А шарф, оказывается, набрасывался на голову так, что один конец свисал за спиной, а второй, наоборот, оставался на груди. Возможно, женщины из высшего турецкого общества именно так и одеваются, не знаю. Исмаил- бею виднее.
А пока мне потихонечку стало ясно, как должна двигаться такая женщина, как она обязана говорить, сидеть, курить и даже кокетничать. Помог мне в этом, конечно, наряд, который смело можно было считать маскарадным. А поскольку это уже было что-то из театральной области, а в любой женщине, как известно, есть нечто от артистки (точнее, в душе мы все — великие актрисы), то понимание манер было не слишком сложным. Впрочем, если я и сделаю что-то не так на первых порах, надеюсь, Исмаил-бей не оставит меня в беде без своей поддержки.
Телепатия, видимо, существует, потому что именно в этот момент в дверь постучали и на пороге возник Исмаил-бей собственной персоной. Если он и испытал некоторое потрясение, то вполне умело это скрыл, зато явно остался доволен.
— Ну вот, Фэриде-ханум, теперь вы можете спокойно наслаждаться жизнью. Только учтите, без охраны я вас никуда не выпущу: такую красавицу украдут немедленно. Ну как, готовы развлечься в моем обществе в казино?
— Так точно! — шутливо отрапортовала я.
— А главное-то я и забыл! — хлопнул себя по лбу Исмаил-бей. — Склероз, извините великодушно. Сюда нужны еще драгоценности.
Представить себе мою бижутерию на этом фоне было довольно забавно, о чем я тут же и доложила. Исмаил-бей досадливо поморщился:
— Я же сказал: драгоценности. Серьги и пара колец, как минимум. Может быть, еще и браслет. Вы что, вообще драгоценности не носите?
— Смотря что считать драгоценностями, — отозвалась я. — По-вашему, серебряное кольцо, точнее, перстень с топазом — это драгоценность? Или серебряный же браслет с непонятно какими камнями?
— Это, безусловно, украшения, но… Неужели у вас нет даже пары сережек?
— У меня уши не проколоты, — сказала я, совершенно подавленная.
Вот так всегда. Обязательно что-то должно пройти мимо меня. Тысячу лет собиралась проколоть уши, да все как-то недосуг было. Теперь останусь без серег. Хотя, с другой стороны, нельзя же иметь все сразу. Ну не бывает так, вот и все.
— Значит, клипсы. В любом случае до казино нам придется кое-куда заехать. Вам понравится, я уверен.
— Куда? — со жгучим любопытством спросила я.
— Увидите. Очень скоро. Будет такой маленький сюрприз.
Удивительное дело: в совершенно новом прикиде я чувствовала себя вполне нормально и естественно. Даже туфли — моя вечная головная боль — сидели как влитые, не жали и не терли. А длинные платья я всегда любила, ходить в них умела, так что к машине из дверей виллы я выплыла аки лебедь. Только не белый, а золотисто-коричневый.
В машине Исмаил-бей сел не на переднее сидение, а рядом со мной. И тут же нахмурился.
— Что-то не так, Исмаил-бей? — робко спросила я. — Не соответствую, да?
— Все так, кроме сумки. Сумочка ваша не соответствует остальному. Она была очень хороша в руках у Виктории-ханум, но для моей родственницы…
Он отдал какое-то короткое приказание шоферу, и мы поехали по направлению к городу.
— И кем же я прихожусь вам, Исмаил-бей? — не без кокетства спросила я.
— Думаю, троюродной сестрой, — сообщил он мне, немного подумав. — Это такое дальнее родство, что, собственно, ни к чему и не обязывает.
Фраза была довольно многозначительной, и я решила на нее не отвечать. Пропустила, так сказать, свой ход и стала смотреть в окно, любоваться пейзажем, благо возможностей для этого было предостаточно. Вечер уже начинался, народу на улице заметно прибавилось, но теперь мне уже не удастся так же беззаботно фланировать в толпе, не привлекая к себе никакого внимания. Оказывается, роскошь и свобода плохо совмещаются, кто бы мог подумать.
— А ведь за вами тут наблюдали чуть ли не с первого дня, Фэриде-ханум, — внезапно сказал Исмаил-бей. — Мои люди нашли в квартире убитого администратора довольно большую коллекцию ваших фотографий. На улице, на пляже, за столиком его ресторана, на почте. И самое интересное — снимало вас несколько человек, по крайней мере двое. Мои люди проверили все пункты проявки пленок и обнаружили занятную вещь: сегодня кто-то сдал в проявку пленку, где вас фотографировали вплоть до посадки в самолет, после чего пулей помчались делать снимки. Довольно глупо с их стороны, можно было все то же самое сделать непосредственно в Анталии, но тогда они теряли время.
— И кто это был? — полюбопытствовала я.
— Узнаем, как только заказчик явится за пленками. Заодно я приказал проследить, кому он их отдаст. Это ведь явный отчет для заказчика, исполнитель своими глазами видел, как вы сели в самолет.
— И своими ушами слышал, как самолет разбился, — не без сарказма сказала я.
— Между прочим, мне важно, чтобы об этом говорили только в Анталии. Ни остальная Турция, ни
