имели голубой цвет, но и кожа на лице, сгибах рук, и даже, кажется, волосы начали отливать серым цветом.
«Да он сердечник, — подумал Алексей, вспоминая лекции Гаврилы. — Кровь венозная, кровь артериальная… не помню уж что, но где-то кислорода не хватает, а может быть, наоборот, в избытке».
— Можете одеться, — сказал он, кивнув на кучу одежды. По быстрому и мимолетному взгляду, который бросил на Корсака шпион, Алексей понял, что тот тоже его узнал.
Почкин не возражал, ему было не до этого. Видимо, он уже понял, что башмак и есть искомый «плод». Он сделал неприметное, малое усилие, и каблук отвернулся, как пробка на склянке химика. Внутри полого каблука оказалось письмо, вернее, записка, написанная на тонкой, словно шелковой бумаге.
— Цифры, — произнес Алексей с недоумением и оглянулся на странный звук. Это шпион рухнул на груду тряпья, потеряв сознание.
— Притворяется, — небрежно сказал Почкин.
— Нет, у него сердце больное. Его надо в лазарет.
— На виселицу его надо, — безучастно заметил Почкин, вглядываясь в цифры. — А мне позарез нужен шифровальщик.
— Где вы сейчас в Мемеле сыщите шифровальщика? Разве что при штабе, где гауптквартира генерала Фермора. Для этого вам надо в Либаву скакать. Прежде чем обыскивать, следовало бы допросить несчастного.
— Он не несчастный! Он коварный и жестокий враг, — в сердцах крикнул Почкин. — Попадись я к нему в руки, он бы со мной не миндальничал. А теперь узнай у сук-киного кота, — он зло пнул полуодетое тело, — куда он шел? К кому? Зачем?
— Бить я вам его не дам, — сказал Алексей. — Я вспомнил, где я его видел. На шхуне «Влекомая фортуной». В начале июля я плыл из Гамбурга в Россию. Тогда этот голубоглазый господин выдавал себя за немца.
— Что ж вы мне этого раньше не сказали?
— А зачем? — пожал плечами Алексей. — Вы взяли его, как говорите, у Торгового дома. В этом дому есть какие-то люди. Можно их расспросить!
— Да нет уже Торгового дома. Груда развалин. В тот дом ядро попало, а пожар довершил картину.
— Ах, как не повезло…
— А хоть бы и целый был… Этот Торговый дом переписывается со всей Европой, а может, и Африкой… Как нужного адресата раздобыть? — он замахнулся на бесчувственное тело.
Шпиона меж тем уложили на койку. Вечером того же дня его увезли в лазарет при городской тюрьме. На прощание Почкин дал Корсаку ряд объяснений, а закончил разговор так:
— Раз уж он ваш знакомец, так вы за ним и наблюдайте… Заглядывайте в узилище-то, может, заговорит.
После этих слов Почкин исчез, и встретил его Алексей много позднее, перед самым Новым годом, когда в Мемель пожаловал со штабом и армией сам фельдмаршал Фермор. К этому времени фрегат «Св. Анна» стоял плотно впаянный в лед, а Корсак жил на берегу.
Почкин нашел Алексея, чтобы идти в лазарет.
— Пошли, может, он с вами поразговорчивей будет.
Голубоглазый шпион лежал в отдельной комнате, под крепким караулом. Он был совершенно беспомощным. У него отнялись рука, нога и даже язык, но Почкин не хотел этому верить и, страшно выпучивая глаза, орал в ухо шпиона свои вопросы. Только поэтому Корсак узнал, как продвинулось его дело, в противном случае Почкин, храня тайну, ничего не рассказал бы Корсаку.
Оказывается, он нашел шифровальщиков из очень опытных. Удивляло то, что для шифровки коротенького текста было использовано не один, а два, если не три, способа шифрования. Это можно было объяснить как необычайной важностью депеши, так и вероятностью того, что шифровальщик был тупица. Пока, как ни странно, были расшифрованы только имена. В правильности имен можно было не сомневаться, потому что писаны они были вместе с должностью или со званием, понимай, как хочешь. Буквы были такие: фрейлина Мелитриса Кепнинская. Кто, откуда, при каком дворе — а шут его знает? Сомнение вызвала так же первая буква фамилии, она была подпорчена водой. И еще… рыцарь Сакромозо…
Услышав это имя, Алексей взволновался ужасно. Правда, он так и не понял, почему Почкин упирал на это имя: узнал он его из зашифрованной депеши или знал раньше?
Не добившись ничего от арестованного устрашающим криком — «даже имени этой сук-ки не знаю!» — страстный Почкин принялся толкать больного локтем, потом кулаком. Тот втягивал голову в плечи, мычал, ужасно тараща глаза, а потом начал синеть: ногти, сгибы рук, кожа…
— Все, хватит, пошли! — не выдержал Алексей. — Он умрет, и вы ничего не добьетесь. Скажите мне только, какую роль в ваших делах играет рыцарь Сакромозо?
— Ишь чего захотел? — зло рассмеялся Почкин. — Я бы и сам это с удовольствием узнал. Прощай, капитан! — и он растворился в вечернем, снежном сумраке.
Помнит ли читатель имя — Сакромозо? Если не помнит, то стоит напомнить чернобрового красавца с острова Мальты, который десять лет назад привез юной Фике (так звали в детстве великую княгиню Екатерину) письмо из Берлина от ее опальной матери Елизаветы Иоганны Цербстской.
Лицом Сакромозо никак не был похож на Никиту Оленева, но фигура, особенно сзади… Именно поэтому судьбе удалось сыграть с этими двумя людьми злую шутку, Никита Оленев попал вместо Сакромозо в крепость, а мальтийский рыцарь, воспользовавшись этим обстоятельством, сыграл нужную ему политическую игру и благополучно исчез со сцены.
Историю эту Корсак знал во всех подробностях, вот только Сакромозо он не видел никогда. Подозрительная фигура, черная лошадка… И когда Никита после похищения из крепости был ранен и метался в бреду между жизнью и смертью, Алексей Корсак поклялся: если когда-нибудь случай предоставит ему возможность скрестить шпаги с Сакромозо, он не упустит этой возможности. Да, дуэль, хотя Корсак был активным противником этого способа сведения счетов.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ. «SEMPER IDEM» — «ВСЕГДА ТОТ ЖЕ»
Прелестная Аннет
— А не говорила ли при тебе ее высочество с их высочеством про Голштинию и Данию? Припомни- ка…
Анна отрицательно покачала головой. Ответ на этот вопрос очень занимал Александра Шувалова. Елизавета не могла простить Петру отказ поменять его голштинские владения на датские земли — Ольденбург и Дельменхорст. Отказ явно шел в ущерб интересам России. Елизавета подозревала, что Петр говорил здесь со слов жены, и Александру Ивановичу очень хотелось поднести доказательства этого выздоравливающей государыне, как подарок.
— Может, они все в письмах обсудили, — предположила Анна. — Никогда раньше не видела, чтоб с мужем переписывались. А здесь все пишут, пишут… по каждой мелочи. Сама записки носила. Петр Федорович, правда, редко в письменной форме отвечают. Чаще сами приходят и ругаются… А про этого, как вы изволили называть, Вильямса, ничего не слышала. Там секретность большая, лишнего не скажут. Калмык Парфен у ее высочества на посылках. Еще Василий Шкурин — предан великой княгине, как пес, носит какие-то личные пакеты, но куда — не знаю.
— Узнай…
— Все письма пишут в кабинетной каморе, это такая маленькая выгородка у окна в гостиной, за шторой малинового шелка. Красивый шелк, китайский…
