лестнице на галерею, идущую вдоль второго этажа. А в такой холод ему хотелось одного — двигаться. И уж совсем невозможной казалась мысль об очередном бесславном возвращении в гостиницу!
На галерею выходило с десяток окон и одна наглухо закрытая дверь, видно, что ею давно, а может быть никогда, не пользовались. Теперь следовало отыскать окно с ненадежным, разболтанным шпингалетом и открыть его лезвием ножа… если пролезет, конечно. В конце концов можно просто разбить стекло, только звону будет на весь город. Вечерами здесь так тихо, что слышно, как звезды по небу двигаются, как собака в будке хвостом машет.
Дальнейшее случилось так просто, словно Александра вело за руку провидение. Проходя мимо окна с желтой шторой, Белов, неожиданно для себя, тихонько в него постучал. Каково же было его удивление, когда окно отворилось и он увидел Апраксина в очках, с пером в руке, полное лицо его было напряжено, даже, пожалуй, испугано.
— Господи, это ты… Белов? — проговорил он, наконец, видно не без труда вспомнив Сашину фамилию. — Влезай скорей. А я подумал, что это шутки моей охраны. Они тут, ядовитые жуки, развлекаясь, пугать меня вздумали.
Александр поспешно влез в комнату. Спрашивать, как здесь пугают фельдмаршала, он не решился, да и времени для этого не было.
— Ваше превосходительство, я с депешей из Петербурга!
Апраксин быстро прочитал письмо и оборотил поверх очков на гостя грустный, расстроенный взгляд, словно говоря — и стоило из-за такой безделицы в Нарву ехать да еще в окно влезать. Вид у Апраксина был жалкий, обстановка желтой комнаты более чем убогая, и будь на месте Белова другой посыльный, он наверняка, сочувствуя экс-маршалу, стал интересоваться его здоровьем, заверять в своей верности и не уложился бы в те пять минут, которые отпустила ему фортуна. Однако Белов был сызмальства одарен качеством, которое условно можно назвать отсутствием сентиментальности.
— Пославший меня граф Бестужев имеет сделать вам устно следующий вопрос…
Поддавшись точности формулировки и крайне деловитому тону, Апраксин собрался, сосредоточился и, правда, витиевато, но вполне толково все объяснил. Да, был князь Репнинский с письмом от великой княгини. Ответ, собственноручно написанный им самим, был отдан вышеозначенному Репнинскому. Письмо самой великой княгини уничтожено не было, поскольку князь-посыльный изъявил волю великой княгини — вернуть письмо ввиду его важности в собственные руки, дабы оно не могло стать достоянием чьей-либо нескромности, а еще того хуже — коварства.
— Где же эти письма? Они не пришли по назначению.
— Я полагаю, в братской могиле вместе с князем, — Апраксин тяжело вздохнул.
— А если князь держал письма не в карманах, а где-нибудь в своих вещах?
— Маловероятно, чтобы он доверил столь важные документы дорожному сундуку. Помолчали…
— А где его сундук? — опять решил вернуться к разговору дотошный Белов.
— У родственников, видимо… Интендантская контора высылает вещи погибших офицеров детям или родителям.
— Что же вы, ваше превосходительство, сразу-то не нашли вещи Репнинского? — Александр позволил себе удивиться и чуть подпустил в голос медь.
Спросил и тут же пожалел об этом. Апраксин вдруг покраснел, даже пятнами пошел, мягкий подбородок его вскинулся.
— Канцлеру передай, что другое у меня было на уме! — крикнул он фальцетом и сник, спесь, как вино из дырявого бурдюка, вытекла из него разом. — В князя ядро попало! Как прикажете его обыскивать? А братскую могилу никто открывать не будет, сам понимаешь. Родственники, если презентовались тайной перепиской, с этим письмом в Тайную канцелярию не побегут. — Он вдруг поднял пухлый, украшенный толстым кольцом с рубином палец. — Тихо!..
Далеко, в конце гулкого коридора, раздавались невнятные звуки, хлопанье дверей, бряканье шпор, а может, и оружия. Звук этот явно приближался. Белов бросился было к окну, но Апраксин схватил его за руку.
— Что за мальчишество! Пока я еще генерал-кригс-комиссар, — он указал Белову на соседнюю комнату. — Иди туда. Потом продолжим разговор.
Белов зашел в соседнее помещение, там было темно, пахло мышами, залежалой мукой, неустроенностью. Он отдернул штору. К счастью, луна уже взошла, и в ее свете можно было различить большую кровать, стол, в углу были свалены в огромном количестве непонятные деревяшки, которые Александр принял за черенки для лопат. Как потом выяснилось, это были древки для знамен.
— Почему мне не подают ужин? У меня гость, — услышал Александр раздраженный голос Апраксина. — Ах, вот оно что… — добавил кригс-комиссар вдруг с новой, испуганной интонацией.
— Посыльный от Их Императорского Величества, ваше высокопревосходительство! — раздался высокий звонкий голос. — Ординарец лейбкампании вице-капрал Суворов, — выкрикнутые чин и фамилия так и взвились вверх птицей.
Дальнейшее Александр наблюдал в замочную скважину, а затем и вовсе в щель, благо дверь не скрипела.
Вице-капрал Суворов был юн, мал ростом, но очень боек, так и ходил гоголем перед Апраксиным. Он совершил, оказывается, тяжелый переезд, пятнадцать часов в седле, но задание окрылило его, потому что он вез высочайшее «обнадеживание» Монаршей милостью.
«Обнадеживание» заключалось в тощем пакете, украшенном красной лентой с гербом. Ножки у Суворова были маленькие, аккуратные, он незаметно притопывал ими по стертому паркету, словно ему не стоялось. Дверь вдруг отворилась и ба… что бы, вы думали, в кабинет вошел генерал-поручик Зобин собственной персоной, гроза кирасирских, пехотных и артиллерийских полков, крикун, матерщинник и старый недруг Белова. Зобин был вояка, службист, большой охотник до плаца, фрунта и экзерциции, а Белов казался ему (и не без причины) светским шаркуном и баловнем судьбы. Изюминка ситуации состояла еще в том, что после Гросс-Егерсдорфа Зобин стал непосредственным начальником Белова.
В кабинет принесли еще свечей в грубых, оловянных шандалах, стало светло, как днем. Суворов приступил, как скоро выяснилось, к важнейшей части своего визита.
— Именем Их Величества государыни, граф, отдайте все письма, — сказал он негромко.
— Какие письма? — не понял Апраксин.
— Всю вашу личную переписку.
У Белова, что называется, мурашки пробежали по телу, подобное предложение можно было назвать одним коротким словом «обыск». Генерал-поручик Зобин шумно вздохнул. По его виду нельзя было понять, случайным было его появление здесь или он явился «по вызову» бойкого капрала. Рыжие, под стать волосам, кустистые брови его совершенно закрывали опущенные в пол глаза, веснушчатая рожа имела сомнительное выражение. Оно еще усугублялось тем, что Апраксин опустился на стул и закрыл лицо руками. Потом раздался неопределенный пыхтящий звук, который можно было принять за плач… Однако Апраксин не плакал, он задыхался.
— Чем вызвана подобная немилость государыни? — выдохнул он наконец.
— Не могу знать… — Откуда же было знать вице-капралу Суворову, что предъявленные Апраксину обвинения зависели от болтливости саксонского посланника Прассе.
Потрясенный Апраксин, что-то бормоча, вдруг стал шарить по карманам, генерал-поручик Зобин упорно смотрел в пол, и вице-капрал решил действовать самостоятельно. Он выразительно кивнул адъютанту на дверь в соседнюю комнату. Последний, решив, что его приглашают к обыску, тоже угодливо кивнул, рывком распахнул дверь и нос к носу столкнулся с Беловым.
— Это еще что? — закричал адъютант, отступая на шаг.
— Вы?.. Здесь?.. — к Зобину вернулись его решительность, грубые солдатские манеры, и он с удовольствием выместил на Александре свое унижение от навязанной ему ситуации. — Какого черта вы здесь делаете? По чьему приказу болтаетесь, словно дерьмо, неизвестно где?
— Я не уполномочен отвечать вам, ваше высокопревосходительство. — Белов скрипнул зубами, он не переносил хамства.
— А ну повтори! — переходя на «ты», громоподобно заорал Зобин. — А ты чего смотрел? — повернулся он к адъютанту.
