— Купил за 12 тысяч. Договорились сумму выплатить в десять лет: из шести процентов за все то, что уплачено будет.
Яковлев чувствует какой-то подвох, какую-то откровенную выгоду подследственного то ли за счет государства, то ли за салтыковский, но не понимает, не может этого доказать.
От Бестужева требуют клятв:
— На сие имеешь ты объявить сущую правду, так как тебе пред Всемогущим Богом на страшном и праведном суде стоять и приобщиться Святого Таинства тела Его и крови?
Экс-канцлер с готовностью соглашается:
— Я показал сущую правду и ни в чем не утаил, в чем утверждаюсь присягою и Святым Таинством тела Его и крови.
Следователи жаловались государыне устно и письменно, де, истощили увещевания и угрозы, а арестованный злодей рассыпается в страшных клятвах, что, мол, не понимает, о чем его спрашивают. Услышав неоспоримую улику, он ссылается на слабую память или прикидывается глухим. Учинили повторный обыск в надежде найти неоспоримую улику, вспомнили Апраксина, которого перевели из Нарвы в местечко «Три руки» и содержали под стражей, как злодея. Собрались было устроить очную ставку, но 19 апреля начиналась Страстная неделя, и поездку отложили.
И что удивительно, надежды комиссии на несметные богатства арестованного, которые им предстояло конфисковать, тоже странным образом провалились. Никита Юрьевич Трубецкой, просматривая опись имущества и деловые бумаги графа Бестужева, воскликнул в сердцах:
— Мы хотели найти многие миллионы, а он и одного не накопил.
— Или ловко спрятал, — проворчал умный Бутурлин.
Конечно, все бы решила пытка. Здесь бы и неоспоримые улики нашлись, и дело с Апраксиным и некой персоной, как условно называли Екатерину, вскрылось, и богаче бы стал граф втрое, вдесятеро, покаявшись, но… Государыня не смогла отдать на дыбу человека, который 18 лет был ее премьер- министром. Кабы Шуваловы были покрепче, поуверенней и знали точно, что им надо, как знал Бестужев, когда добился у Елизаветы отправки Лестока на дыбу…
Судьи сейчас не те, да и времена другие. Что греха таить? Фридрих II пытки отменил, а мы что — дикари, нехристи? Мы тоже в гуманности и милосердии понимаем толк!
В конце концов Яковлев составил сентенцию, в которой перечислил все вины экс-канцлера Бестужева. В первых графах не без негодования (может, не без юмора) сообщалось, что «как ни старалась комиссия, преступлений против здравия и благополучия государыни не нашли». Однако прочие его вины оценили как «весьма тяжкие и крайнего наказания достойные». Последнее замечание не более чем следственный завиток, вины канцлера были несерьезны, это всяк понимал. Например, Бестужева обвинили в распечатке и недозволенном прочтении партикулярных и посольских писем. Все 18 лет это был главный козырь в руках Бестужева, и государыня об этом козыре не только знала, но и сама охотно им пользовалась. Писали в сентенции, что Бестужев рвался к власти любыми средствами (а сами-то вы что делаете, господа?), что их высочествам внушал неудовольствие против императрицы, а великую княгиню вмешал в непозволительную переписку с Апраксиным.
При этом государыне дали понять, что Бестужев до невозможности гадок и гнусен, но «поскольку мы не хотим утруждать непорочную душу Вашего Величества», то и перечислять его гнусности не будем. На самом деле комиссия этих гнусностей не только найти не смогла, но и выдумать не посмела. Бездари! Однако отсутствие улик не помешало следствию осудить бывшего канцлера на смертную казнь!
Какая там — смертная! Семечки — ваши постановления! Все знали, не казнит государыня Бестужева, даже кнутом не накажет.
Так и случилось. Через год бывший канцлер был сослан в Можайский уезд в деревушку Горетово. По повелению государыни все недвижимое имущество осталось за ним. Забегая вперед, скажем, что Екатерина II вернула ему прежние почести, и смерть его была достойной.
В деревне Горетово тяготы ссыльной жизни делила с ним жена. Бестужев упивался своим горем, оно стало смыслом его жизни. Во-первых, он сочинил книгу под названием «Утешение христианина в несчастии, или Стихи, избранные из Священного писания». Этот труд впоследствии был напечатан в Санкт-Петербурге с предисловием, написанным академиком Гавриилом Петровым, и оправдывающим Бестужева манифестом Екатерины. Тот же Петров перевел книгу на латынь, «Утешения христианина…» были изданы также в Гамбурге на немецком, в Стокгольме на шведском, потом их перевели и на французский язык.
В Горетове экс-канцлер занимался также медальерным искусством. В память своей славы и беды он отчеканил медаль с портретом и подобающей надписью по-латыни: канцлер России Бестужев. На обороте медали были изображены две скалы в бушующем море, над одной из скал сияло солнце, другая была громима грозой. Надписи как бы усиливали сюжет. Вверху «Semper idem» — «всегда тот же», внизу «immobilis im mobili», то есть: в этом изменяющемся мире всегда постоянен.
Канцлер Бестужев тихо выплыл из нашего сюжета, а мы пойдем дальше. Но я рада, что пока этот мудрый, некрасивый, великий и лукавый человек еще жив, он по-прежнему сидит в своей библиотеке в обществе сержанта Колышкина, гадает, сошлют ли его к осени или не сошлют совсем, а потом берет книгу в золоченом переплете и предается неторопливому чтению. Мир дому его…
Примечания
1
Имеется в виду, конечно, Андрей Иванович Остерман — граф, дипломат, генерал-адмирал, кабинет- министр.
2
В XVIII веке процветало каперство — захват судов, торговых и частных, принадлежащих воюющей стране. В широком смысле каперством называли морской разбой.
3
Теперешняя Клайпеда.
4
Напомним, что на дворе 1757.
5
К слову сказать, король Англии Георг II являлся одновременно курфюрстом Ганновера, с этого все и
