обиженный с сотоварищами подкарауливал обидчика и избивал дубьем и кулаками до смерти.
Можно было и другим способом свести счеты. Страшный выкрик «слово и дело» утратил свою первоначальную прелесть и не был уже в ходу так, как, скажем, лет тридцать назад, но ведь можно и дома в тиши кабинета написать донос на обидчика. С точки зрения государственной и даже личной морали это было делом вполне естественным и отнюдь бесчестным. А дуэль… красиво, романтично, но… не по- русски.
Каменный остров был тих и пустынен. На небольшой лужайке, окруженной зарослями шиповника и жимолости, они обнаружили старые кострища, лежалое сено и срубленные ветки елок. Видно, здесь действительно стоял цыганский табор.
Офицеры выгрузили провизию. Ягупов отправился на поиски чистой воды: «Обмыть раны», — как он с улыбкой пояснил Александру. Бекетов таскал хворост и хвастался тульским ружьем с узорной чеканкой. Вениаминов рубил дрова и с азартом вспоминал достоинства рыжей суки, которая живьем брала зайца и приносила к ногам хозяина. Потом все вместе ругали хозяина суки, полкового майора, человека недалекого, педантичного и ревностного служаки, который даже в нестроевое время требовал от солдат и офицеров, чтобы они «втуне не разговаривали», а «ходили чинно, ступая ногами в один мах». Потом опять говорили про охоту. Потом пили вино.
Наконец встали в позицию. Лязгнули вынутые из ножен шпаги, и у Белова привычным восторгом откликнулось сердце. Ягупов фехтовал великолепно. Пропала его медвежья неуклюжесть, тело подобралось, ноги переступали легко, пружинисто, словно в танце. Лядащев тоже недурно владел шпагой, но дрался сдержанно.
— Дегаже… Удар! — не выдержав, воскликнул Александр. Шпага царапнула камзол Лядащева, он отскочил назад и упал, зацепившись ногой за кочку. Ягупов опустил шпагу и яростно ударил себя по щеке, прихлопывая комара. На ладони его отпечаталось кровавое пятно.
— Вась, кровь! Тебе этой крови не достаточно?
— Не дури, становись в позицию, — сказал, поднимаясь, Лядащев.
— Да брось ты в самом деле. По такой жаре шпагами махать! — обиженно проворчал Ягупов. — Если обидел — извини. Сам знаешь — Надька в крепости сидит. — Он забросил шпагу в кусты и пошел в тень промочить горло.
На этом дуэль и кончилась. В охоте Белов не принимал участия. Он разложил костер, вскипятил воду, вздремнул, хотя пальба стояла такая, словно брали приступом шведскую крепость. Подстрелили, против ожидания, мало — всего одного зайца и несколько крупных отъевшихся на поспевших ягодах куропаток. Щипать дичь никому не хотелось, и Лядащев принялся ловко жарить на вертеле вымоченное в уксусе мясо. Разговоры велись вокруг последних событий во дворце.
— Какой штос? Помилуй… сейчас не до карточной игры, — убежденно говорил Вениаминов. — Я всю ночь бродил по дворцу, как неприкаянный. У каждой комнаты солдат с ружьем. Тем, кто у покоев государыни, платят по десять рублей за дежурство.
— Я тоже хочу к покоям государыни. Три ночи, и я бы покрыл свой долг у канальи Винсгейма.
— Придержи язык, Ягупов, — серьезно сказал Бекетов. — Сейчас так не шутят. Сам знаешь, охрана во дворце усилена именным указом. Все на цыпочках ходят. Фрейлины спят только днем, ночью боятся.
— Если я что-нибудь понимаю во фрейлинах, — Лядащев усмехнулся, — они всегда спят днем и никогда ночью, и вовсе не потому, что боятся.
— Сегодня никого не отравили? — деланно невинным голосом осведомился Ягупов.
— Не болтай вздор. Пей лучше.
— Истина, святая истина. — Ягупов лег на спину, и вино, булькая, полилось в его широко раскрытый рот.
— Господа, а кто такая Лопухина?? — не удержался от вопроса Александр. Гвардейцы оживились. Каждому хотелось просветить простодушного провинциала.
— Наталья Федоровна Лопухина, — начал Вениаминов назидательно, — была красавица.
— Была?
— Да, лет двадцать назад.
— Брось, Вениаминов, она и сейчас, то бишь месяц назад, была окружена вздыхателями.
— Да, да, — подтвердил Лядащев. — Знаете эту историю? В прошлом году государыня на балу собственноручно срезала розу с напудренных волос Натальи Федоровны и отхлестала по щекам.
— За что?
— По правилам придворного этикета на бал запрещено появляться в платье одного цвета с парадом государыни. А Лопухина повторила туалет императрицы один к одному.
— И еще имела наглость быть в нем необыкновенно привлекательной. Несоблюдение этикета тоже политическая игра.
— Брось, Бекетов. — Ягупов принялся за новую бутылку. — Государыня просто не могла простить своей кичливой статс-даме ее красоту.
— Муж ее, Лопухин Степан Васильевич, камергер, генерал-кригс-комиссар…
— И двоюродный брат царицы Авдотьи Федоровны, неугодной жены Петра…
— Авдотью Федоровну государь не любил, это правда, но двоюродного брата весьма жаловал и осчастливил красавицей женой, да, говорят, против его воли.
— Наталья Федоровна тоже была не в восторге от этого брака.
— А сердцу женскому нужна любовь, — стрельнул горячим глазом Бекетов, — и она нашла ее с графом Левенвольде.
— С бывшим гофмаршалом?
— С ним… Ох, что за человек был!
— Щеголь! — крякнул Ягупов.
— Игрок! — вставил Вениаминов.
— Ради тщеславия и выгоды мог продать и друга и родителей, — воскликнул Бекетов, и гвардейцы дружно засмеялись. Видно, тема эта обсуждалась не раз, и за краткими характеристиками вспоминались пикантные подробности.
— Потом судим, приговорен к смерти, помилован и сослан, — подытожил Лядащев.
— Как интересно вы все рассказываете! — восторженно воскликнул Александр. — Господа, позвольте мне быть совершенно откровенным.
— Ну уж уволь, — буркнул Ягупов.
— Отвыкай от этой привычки, если хочешь понять Петербург, — обронил Вениаминов.
— Совершенно откровенным нельзя быть даже с самим собой, — присоединился Бекетов.
— Он это и без вас понимает, — прошептал Лядащев.
— Тогда сочтите это притворством, — продолжал, нимало не смущаясь, Александр, — но я прибыл в Петербург в надежде попасть в гвардию.
— Для этого нужно не надежду иметь, хотя это никогда не мешает, а заслуги!
— И связи при дворе!
— И рекомендации!
— За этим у него дело не станет, — усмехнулся Лядащев.
— У меня нет ни первого, ни второго. — Александр скосил глаза на Лядащева — тот флегматично жевал травинку, — ни третьего. Но вы забыли назвать четвертое — Их Величество Случай! Ведь не зайди я тогда в трактир… Знакомство с вами величайшая честь для меня, а советы ваши — это посох на пути к цели, фонари на дороге и ветер, раздувающий пламя надежды.
— Тебе не в гвардию надо, а в поэты.
— В гвардию идут не с посохом, а на арабском скакуне с саблей наголо.
— Не робей, братец, — сказал вдруг Ягупов сердечно. — Меня ты можешь найти каждую среду и пятницу в Летнем дворце, а прочие дни в Преображенских казармах. Это в Пантелеймоновой улице, в Литейной слободе.
— Я квартирую у немца Фильберга, его дом около аптеки на Исаакиевской площади, — присоединился Бекетов.
— А меня, курсант, — добавил Вениаминов, — можно найти в лейб-кампанейском дому. Это бывший
