доверенная бумаге тайна выглядела особенно тревожно: «Ждать ли мне приезда короля или не ждать совсем?»
Сакромозо посчитал нужные цифры и немедленно сжег бумагу на пламени свечи.
Магистр Жак надел очки и приступил к расчетам, губы его беззвучно шептали: восемь — двойной гентанер, пять — пентаграмма, девять — полное совершенство… На бумаге появился конус из цифр, опущенный острием вниз. Теперь надо было доверить полученные от математических действий цифры самим таблицам. Всем пяти, поочередно!
Сакромозо не торопил магистра. Он знал, труд его долог, но не допускает ошибки. По спине рыцаря пробежал легкий озноб, который всегда рождается у человека при соприкосновении с сакральной тайной. Осторожно тикали часы, пламя нервно вздрагивало. Все было полно ожиданием.
— Вот, — магистр протянул Сакромозо карточку, на которой были в четыре ряда написаны цифры. — Сей магический ключ имейте при себе, — сказал он важно, — а ответ на ваш вопрос воспринимайте ушами. Звучит он так: «Некоторый друг человеков исполнит твое хотение к твоей погибели». Удовлетворены ли вы?
— То есть как?
Нет, Сакромозо не был удовлетворен. Холодок, бродивший вдоль спины, исчез, а появившееся чувство досады вызвало неожиданную боль в висках — в этой лавочке ему явно подсунули не тот товар. Он набычился, глядя исподлобья на алхимика.
— В моем вопросе была частичка «или».
— В науке кабалла нельзя так ставить вопрос. Таблицы не отвечают либо так, либо эдак. Но ваше хотение вам известно. Оно может быть только одно.
— В том-то и дело, что нет! — воскликнул чистосердечно Сакромозо. — Я на перепутье. Я не знаю точно, чего хочу, — и пылко воскликнул про себя:
«Свободы! Или этот идиот, — некоторый друг человеков — считает, что она для меня пагубна?»
— Не рекомендуется задавать один и тот же вопрос дважды. Но если вы доверите провидению решить за вас, что вам лучше хотеть, то мы можем повторить опыт.
На составление второго вопроса Сакромозо извел целый лист бумаги. Наконец выкристаллизовалась очень точная фраза: «Прав ли я, что хочу выйти из игры?» Восемь слов. Количество слогов, кажется, одиннадцать, знаки препинания не в счет. Он вручил свою судьбу магистру, старательно сжег бумагу на свече и приготовился к длительному ожиданию.
К тиканью часов присоединился еще какой-то неясный звук.
— У вас капает вода?
— Это водяные часы, не мешайте…
Вот так по капле, по секунде уходит жизнь. Желая занять себя, Сакромозо стал шарить глазами по полкам и уткнулся в модель земного шара. Глянцевый бок глобуса соблазнительно подставлял ему карту Америки. Может, туда направить путь? Дракон на картине явно подмигнул ему кровавым оком.
— Ответ получен, — торжественно провозгласил магистр Жак. — Слушайте: «Некоторый искренний друг испровергнет твое хотение к твоему щастию», — он выразительно посмотрел на рыцаря поверх очков. — Что значит — испровергнет? — в голосе рыцаря звучало величайшее изумление. — Исполнит, что ли?
— Испровергнет, значит, испровергнет. Старые таблицы вещают истину. Главное в ответе, что у вас есть искренний друг в щастие. Вы на правильном пути.
Сакромозо задумался глубоко и надолго, магистр терпеливо за ним наблюдал. Больше вопросов науке в этот день не задавали. Посидели у камина, попили вина, потолковали о том о сем, например, о космосе- астрале, о тайне кристалла, поспорили, что есть лучший растворитель для золота. Магистр утверждал, что утренняя роса, сей эликсир, что хочешь растворит, нужно только время. Сакромозо больше упирал на смесь кислот, именуемых царской водкой.
На прощанье магистр вручил ему карточку с цифрами по второму гаданию.
— Не потеряйте. Се есть ваш талисман, а словесный ответ держите в памяти.
Побег
Я хочу объяснить читателю, что значил побег Белова из крепости Кистрин и с какими трудностями, моральными и физическими, он столкнулся. Физических было мало, и последствия контузии не могли ему помешать. Не большой труд выставить раму из окна второго этажа, пройти в полной темноте по узкому карнизу, а потом спуститься вниз по крепкой, на века сооруженной водосточной трубе, прикрепленной к стене чугунными скобами.
Главным было выехать за ворота крепости, но эту задачу взял на себя Лядащев.
Обывателю двадцатого века, переживавшему если не лично, то посредством литературы, театра и кино войну 14 года, гражданскую, вторую мировую и отечественную, побег из плена в моральном отношении кажется не только вполне естественным, но и честным, геройским поступком. В самом деле, человек бежит из концлагеря, но он же бежит сражаться за свободу. Правда, за его побег расстреливают и отправляют в печь десять, сто, а может быть, тысячу человек — нас этим не удивишь и, к сожалению, не испугаешь.
Но в XVIII веке воевали иначе и думали не так, как мы. Понятие чести стояло очень высоко, но зачастую их понятие чести нам кажется не ясным, как бы размытым. Во-первых, побег русского офицера не давал прусской армии возможности получить по обмену своего соотечественника. Это было дурно не только с точки зрения прусского кодекса чести, но и нашего, русского. Есть устав войны, и ему необходимо следовать. Во-вторых, бежавший из плена сильно ухудшал судьбу оставшихся в плену товарищей, поэтому прежде, чем решиться оставить крепость, Белов оповестил об этом всех сокамерников.
Объяснение было простым: в Кистрин проник работник секретного отдела, он склоняет его на побег, поскольку ему — в целях государственных — требуется помощь Белова.
Первый вопрос к Белову был таков: «Откуда он узнал о появлении секретного работника?»
Ответ был прост: «Увидел в окно, господина Л. Белов знает уже пятнадцать лет».
Вопрос второй: «Каким образом Белов узнал, что у секретного отдела есть в нем надоба?»
«Через мальчика, которому разрешено выходить на крепостной двор».
Третий: «Почему господин Л. доверил мальчику столь важную задачу?»
Над этим вопросом Белов задумался, но потом решил, что не время и не место темнить перед товарищами, которые остаются в неволе. Кроме того, «мальчик», она же Мелитриса, весь день не появлялся ни в камере, ни во дворе. А это значит, что ее не схватили и ей удалось бежать.
Голос Александра неожиданно дрогнул:
— Я должен открыть вам, господа, тайну, которая мне не принадлежит. Надеюсь на вашу скромность. Тот, кого мы называли «мальчиком», есть на самом деле фрейлина Ее Величества Мелитриса Репнинская. Каким образом она попала в плен, я рассказать вам не могу. Это является тайной ее и господина Л.
Последний ответ вызвал полное смятение в обитателях камеры, да что смятение, — шок, после которого минуту молчали, глуповато и потрясение посматривая друг на друга, а потом загалдели все разом: «И ты знал и молчал…» «Не нужны мне чужие тайны, но что женщина — мог же предупредить!.. Ну это ни в какие сани, господа!.. Белов, вы скотина! А наши разговоры, господа, я умру с краской стыда на лице!»
Именно последний ответ обеспечил Белову при голосовании полное единодушие: все были за побег. Даже майор кавалерии, у которого были свои счеты с секретным отделом и который во время всего разговора хмуро буравил Александра взглядом, а на все его ответы неодобрительно встряхивал головой, поднял забинтованную руку в утвердительном смысле. Александра не только благословили на побег, но и помогли ему, чем смогли. Надо ли говорить, что они сберегли чужую тайну. По выходе из крепости они рассказывали, что среди них, пленных, была женщина, которая добровольно взяла на себя роль сестры милосердия, но само имя Мелитрисы всуе никогда не упоминали.
В случае неудачи Белову вне всяких сомнений грозила виселица. В подтверждение этого обращаюсь к старым мемуарам шведского дворянина, некоего Горна, который воевал на стороне Фридриха, а потом попал в наш плен. Горна привезли в Петербург. Он был знатен, имел весьма высокий чин в армии, поэтому перед
