дюйм, особой фантазии для создания прически не требуется.
— Алло? — Он ответил после первого гудка, как будто ждал этого звонка. Ну или просто трубка лежала неподалеку.
— Привет, Йен! Как чувствуешь себя?
— Спасибо, все в порядке. Как твой день?
— Обычно…
— Начальница вела себя хорошо?
— В меру своих возможностей…
В этом незатейливом обмене простыми фразами была такая теплота, что Карен почувствовала, как что-то внутри тает. Давно никто не спрашивал у нее, как прошел день на работе, причем не из вежливости, а… по-семейному внимательно.
— А у меня на работе известие об аварии вызвало фурор. Мне целый день звонят все кому не лень и спрашивают, как я себя чувствую.
— Ну это же приятно. Люди о тебе беспокоятся.
— Мне неприятно, когда обо мне беспокоятся. Я имею в виду, чужие мне люди, — поправился Йен. — На правах больного спрошу, что ты делаешь сегодня вечером.
— А почему на правах больного? Не вижу связи.
— А это был тонкий намек. — Йен улыбался, и это было слышно по голосу.
— Хочешь, чтобы я приехала?
— Если честно, то хочу. Но просить не стану. Я понимаю, как ты устала и что тебе нужно отдохнуть.
Отдохнуть. Карен вспомнила про свою крохотную комнатушку, веселых соседок, ноутбук, диски с мультфильмами… И вспомнила глаза Йена — пронзительно-проницательные, живые, то ли карие, то ли зеленые глаза.
— Знаешь, будем считать, что ты тонко мною манипулировал, и я ощутила непреодолимое желание скрасить твое больничное одиночество. — За шутливыми интонациями Карен попыталась скрыть совсем другое желание, гораздо более простое и в то же время почти необъяснимое — увидеть его.
— Такси за мой счет.
— Нет, за счет фирмы. Я проторчала здесь лишний час, но мне опять не заплатят за сверхурочную работу. Пусть в таком случае платят за такси. Может, в конце этого месяца задумаются и выделят мне служебный транспорт?
— Я тебя жду.
— А ты какую пиццу любишь?
— С морепродуктами.
— Хм. Странный у тебя вкус, но я все равно учту. До встречи.
— Пока, моя добрая фея…
Йен пролежал в больнице до четверга.
Каждый вечер Карен была у него. Каждое утро он присылал ей букет цветов. Когда она спросила зачем, он ответил, что ему хочется позлить ее начальницу.
Больше об отношениях они не разговаривали. Карен чувствовала, как с каждым прожитым часом все сильнее раскручивается внутри нее какой-то механизм. Когда Йен, приветствуя или прощаясь, пожимал ей руку, она чувствовала, как по телу пробегает искра, и молилась, чтобы она не привела к взрыву.
Что обо всей этой странной ситуации думает Йен, она не знала. Карен нашла более-менее приемлемое объяснение: у него просто нет друзей и ему особенно одиноко в эти дни. На том и успокоилась. Внутренний голос пытался ее образумить, но она только отмахивалась. Аманда объяснила ей, что, попросту говоря, можно думать мысли свои, а можно думать мысли чужие. И ее внутренний голос — это именно не ее мысли. А так как Карен была девушкой очень независимой, то думать хотела по-своему и активно боролась с проявлениями «внутреннего врага».
В четверг Йен позвонил ей и сказал, что уже дома. В этот самый момент она срочно понадобилась миссис Филлипс, и разговор пришлось прервать. Внеся ясность в расписание ее величества на день, Карен вернулась за свой стол.
У нее было неопределенное, но явно не очень продолжительное время, чтобы подумать о себе.
И о Йене.
Что будет дальше? Пока он лежал в больнице, у нее был отличный предлог видеться с ним. А теперь? Игра затянулась, и пора ее заканчивать. Или он станет приглашать ее к себе домой на дружескую чашку чая? Карен усмехнулась. Нет, они давно уже не дети, и хочется определенности, но вот чего в их отношениях не хватает, так это определенности…
Она решилась перезвонить ему только в конце дня, когда и Мишель, и миссис Филлипс ушли домой.
— Послушай, — сказал Йен, и она не узнала его голоса: он звучал гораздо более энергично, чем обычно, и в то же время ниже, — мне прописан покой, я могу выйти на работу только в конце следующей недели. Но дома я сойду с ума от тоски. У меня на Онтарио есть дом. Просто дом, маленький, одноэтажный, очень уютный. Соглашайся.
— На что? — не поняла Карен.
Пауза.
— А я привык, что ты обо всем догадываешься сама. Ты меня избаловала. Ладно. Поехали со мной.
Если бы Карен не сидела, она наверняка потеряла бы равновесие. А так у нее просто закружилась голова.
— Тебе нужно время, чтобы подумать? Не надо, не думай, просто скажи «да». Ты же сама говорила, что мечтаешь провести вечер у камина.
— А там есть камин? — отрешенно спросила Карен.
— Да, роскошный камин. Мы будем топить его целыми днями, если захочешь.
Он говорил нарочито бодро. Нервничает? Да, конечно, нервничает. Он ведь не делает то, что делает, бездумно. И наверняка понимает, к каким последствиям может привести это приглашение.
«Он каннибал. Убьет и съест тебя. И никто не узнает», — пискнул внутренний голос.
Нет, это не бабушка, это уже паранойя.
«Пускай, при свете от камина это будет очень красиво», — отмахнулась Карен от нездоровой мысли.
— Йен, мне никто не даст отпуска. Скоро Рождество, столько дел, нужно паковать подарки… — бессильно сказала Карен. Она сама себе не до конца верила. Но слова все равно прозвучали тоскливо. Как будто она прикована к месту, и все.
— Прости, но мне сдается, что отпуска у тебя не было уже очень давно.
— Да, почти два года…
— Ну и?..
— Но ты же ее не знаешь!
— Не знаю. А ты скажи, что, если тебя не отпустят, ты подашь на них в суд. И если пригрозят увольнением, тоже подашь в суд. И, само собой, если посмеют уволить. И упомяни, что у тебя есть знакомый судья в этом округе.
— Это же шантаж! — возмутилась Карен.
— Знаю. Но если ты не сделаешь этого сама, в адрес вашей компании поступит официальное замечание от какой-нибудь организации по охране труда. Гарантирую.
— Тебе так хочется, чтобы я поехала с тобой? — усмехнулась Карен.
— Ты даже не представляешь
— Хорошо, я попробую, — улыбнулась Карен. Вот, испугалась, что все прекратится. Как бы не так! Дело, похоже, только набирает обороты. — Но только сама.
— Отлично. Только обещай, что
— А ты хитрюга. Знал на что меня подловить.
