Глава 6
Гейл ужасно скучала без бабушки и дедушки, которые все еще путешествовали. Ей не хватало бабушкиных советов и добродушного дедушкиного подшучивания. Они посылали почтой открытки из каждого порта, в которых у них были остановки. В среду пришла телеграмма из Танжера. Бинз отсутствовал, а у миссис Ламберт и Дженни среда была нерабочим днем.
Гейл дрожащими пальцами вскрыла телеграмму и прочитала: «Морис, отец перенес небольшой инсульт. Врачи запретили ему ходить. Опасность миновала. Пиши.
Гейл хотела сразу же сообщить отцу. На ее часах было половина третьего, когда она бросилась звонить в офис. Секретарша ответила, что Морис Пемблтон еще не возвращался с ленча. Гейл необходимо было сделать закупки к их совместному отпуску, поэтому она решила сначала пройтись по магазинам, а позже позвонить отцу.
К четырем она наконец-то приехала в его офис. Его секретарша с улыбкой сказала:
— Ваш отец возвратился, мисс Пемблтон, но сейчас он занят.
Гейл подошла к двери кабинета отца и, без всякого дурного предчувствия, тихонько открыв дверь, заглянула. Увидев происходящее в кабинете, она приросла к месту. Морис Пемблтон и Хильда Ламберт обнимались, и он целовал ее, произнося любовные слова. Сердце Гейл пронзила сокрушительная боль. Они были настолько поглощены друг другом, что ничего не слышали и не видели вокруг. Казалось, она вечность молча смотрела на них, не имея сил уйти, не понимая, что происходит. Наконец она тихо закрыла дверь и как раненое животное незаметно проскользнула мимо секретарши, которая была слишком занята разговором по телефону и не заметила ее. Потрясенная, Гейл, забыв о телеграмме, выйдя на улицу, закрыла глаза. Ее буйное воображение уже подсказывало ей последствия увиденного. Теперь она будет занимать второе место в сердце отца, с чем не могла и не хотела смириться. В то же мгновение она ярко вспомнила Ланса, который, сверкая взором, говорил: «Хильда Ламберт любит вашего отца, но у нее нет желания вставать между вами и вашим отцом».
Но она все-таки встала между ними. Гейл кусала губы. Ее состояние граничило с истерией. Она даже не вспомнила о причине, заставившей ее зайти в офис повидать отца, и могла думать лишь о потерянной дружбе с отцом, единственным человеком, которого она любила с самого детства. Гейл села в машину, вся дрожа, с пепельно-серым лицом. Она не допустит, чтобы Хильда Ламберт заняла место ее матери. И конечно, не позволит задвигать ее саму на задний план своего внимания, не допустит, чтобы они были полностью заняты друг другом.
Трясущейся рукой она завела автомобиль, думая только об одном — поскорее уехать отсюда. Она вела машину, резко обгоняя и подрезая других, и едва не врезалась в такси. На большой скорости она выскочила на автостраду. Порывы ветра били ей в лицо через открытое окно и развевали волосы. Золотистые пряди упали на лицо, на мгновение заслонив ей видимость. Нетерпеливо она откинула волосы и запоздало заметила впереди на дороге яму. В последующие минуты Гейл показалось, что происходит что-то невообразимое, она сделала последнюю попытку объехать препятствие. Воздух переполнился визгом тормозов, сопровождаемым скрежетом мнущегося металла и резким звоном разбитого стекла. Гейл вылетела со своего места и с глухим стуком приземлилась на землю. Возникла страшная боль в спине, ее сменило онемение, охватившее и ноги.
На грани обморока она услышала хлопки открывающихся автомобильных дверей и приближающиеся шаги.
— Это Ланс, — последнее, что пронеслось в ее мозгу в тот момент, как кто-то склонился над ней.
— Боже милостивый, Гейл! — Он кричал хрипло, бледный, несмотря на загар. — Нет, не трогайте ее, — это кому-то из тех, кто склонялся над ней. — Я живу дальше вдоль дороги, большой дом слева. Кто- нибудь вызовите «скорую помощь», и, ради бога, побыстрее!
Гейл открыла глаза, и ей предстал странный мир из расплывчатых лиц и слепящих огней. Чьи-то руки ее безжалостно подталкивали, и грубые мужские голоса время от времени перемежались с нежными женскими. Всюду царил крепкий запах лекарств. Временами тело у нее горело как в огне, а язык казался слишком распухшим и не умещался во рту. Иногда она безуспешно пыталась встать и опять сползала назад — тогда возникала острая пульсирующая боль, заполняющая все тело. Дни и ночи слились воедино, неразличимые из-за этой боли. Временами перед ее взором возникали белые фигуры врачей. Но чаще всего она была одна в пустыне боли, и только твердая мужская рука заботливо подавала ей воду, поднося чашку к выжженным жаждой губам. Та же самая рука твердо и спокойно вела Гейл сквозь окружающий ее мрак и боль, которые наваливались на нее и грозили навсегда завладеть ею.
Постепенно рука победила, и однажды утром Гейл пришла в себя. Ее прямой взгляд прояснившихся глаз остановился на Лансе, который находился рядом. Он выглядел утомленным и похудевшим, совсем не похожим на себя. Мрачное выражение его лица смягчилось улыбкой.
— Привет, — сказал он.
Гейл явно недоумевала из-за его присутствия здесь. Наморщив лоб, она припомнила, как он появился сразу после аварии, произошедшей с ней. Воспоминания возвращались теперь к ней как кошмар, вроде тех, от которых просыпаешься ночью в поту. Сначала она вспомнила отца и Хильду Ламберт, потом свою дикую поездку на машине и, наконец, аварию.
— Это вы принесли меня сюда? — спросила она слабым голосом — приходилось делать усилие, чтобы говорить.
— Можно и так сказать. Как вы себя чувствуете?
Она закрыла глаза и покачала головой в попытке остановить слезы.
— Я ничего не чувствую. Вы здесь с того момента, когда меня принесли?
— Не совсем.
Ее мозг не прояснился настолько, чтобы понять.
— Не совсем? — эхом повторила она.
— Вы были больны в течение двух недель.
Гейл слушала его отвлеченно, вспоминая руку, которая не пускала ее из жизни, когда темнота и боль тянули в небытие.
— Бедный папа! Он, должно быть, ужасно устал сидеть здесь и все время держать мою руку. Где он теперь?
Ланс ответил не сразу:
— Я не хочу расстраивать вас, но вы можете припомнить то, что случилось до аварии?
Гейл задрожала. Она вспомнила все снова: как она тихо открыла дверь кабинета, вошла…
— Пожалуйста, я не хочу говорить об этом, — простонала она.
— Как вы оказались на автостраде? — мягко и настойчиво спросил он.
Ее губы едва двигались.
— Я была так несчастна.
— Несчастны? — продолжал он расспросы. — Но почему?
Гейл неохотно проговорила:
— От бабушки пришла телеграмма. С дедушкой в Танжере произошел инсульт. — Она сделала паузу, затем поспешно спросила: — Папа там сейчас, правда? Он поехал, чтобы увидеть дедушку. Он очень болен?
Ланс наклонился вперед и положил свою руку на ее лоб, в глазах его было какое-то странное выражение. Затем он выпрямился.
— Ему некоторое время, как и вам, необходимо побыть в постели.
— Я не буду долго здесь оставаться. Я чувствую себя намного лучше. Хотя и не чувствую ног. Они оцепенели, вероятно, от долгого лежания.
Он покачал головой и грустно улыбнулся:
— Держитесь, вы должны мужественно отнестись к тому, что я скажу. Лучше сообщить вам теперь, чем вы сами узнаете позже, и, безусловно, достаточно скоро.
Ее лицо побледнело, а синие глаза грустно смотрели на Ланса, напоминая ему глубокие озера с темно-синей водой.
