К ужасу Викки, и Жанера, и ее отец находились на мосте железнодорожной катастрофы. Горничная обещала сообщить все, если они вернутся. Сама же Викки двинулась к месту катастрофы. Она добралась туда только через полчаса. Кареты «Скорой помощи» сновали взад и вперед, забирая раненых и отправляя их в больницу, а пожарные применяли ацетиленовые горелки, чтобы освободить жертвы из-под обломков.
Борясь с ветром, Викки подошла к молодому полицейскому, который координировал ситуацию.
— Доктор Молино! — прокричала она сквозь ветер.
Он пожал плечами, покачал головой, и Викки двинулась дальше. Тут она увидела доктора Молино, пытающегося извлечь из-под обломков поезда человека. Пожарные помогали ему, силясь освободить нижнюю часть его тела.
Викки дотронулась до плеча доктора.
— Пожалуйста, доктор, — взмолилась она, — мадам Жассерон рожает, и ей нужен врач. Вы можете поехать?
Он покачал головой:
— Сейчас нет. Ей лучше отправиться в больницу. Насколько мне известно, ей забронировано место.
Викки чуть не зарыдала:
— Но она не может. Кроме того, телефонная линия сломана.
— Тогда попросите одну из машин «Скорой помощи», что работают здесь, забрать ее. Скажите, что это я распорядился.
— Вы не понимаете… — произнесла Викки сквозь слезы, но врач уже продолжил заниматься раненым.
«Что делать, что делать? — проносилось у нее в голове. — Ведь может оказаться слишком поздно! До Ниццы ведь достаточно далеко». Она стала искать глазами Жанеру, но не увидела ни леди доктора, ни месье Жассерона, который тоже должен был быть где-то здесь. Понимая, что времени очень мало, она пошла назад, снова борясь с ветром, туда, где она видела кареты «Скорой помощи».
Однако, как назло, ни одной «скорой» там не оказалось.
Что же делать? Она стояла как столб, качаясь под порывами ветра, такими сильными, что, когда один из них сорвал ее берет, она даже не сделала попытки броситься за ним. Медленно она повернулась спиной к ветру и взглянула на то, что осталось от поезда. Многие еще пытались искать среди обломков свое имущество, что создавало впечатление, что большинство пассажиров живы. Затем глаза ее остановились на знакомом большом автомобиле и высокой, широкоплечей фигуре человека, стоявшего рядом и вытиравшего руки.
Он выглядел менее спокойным, чем обычно, и волосы его были растрепаны ветром. Викки попыталась позвать его по имени, когда ветер стал дуть в его сторону. И уже через секунду она была в его объятиях.
— Ги! — выкрикнула она, цепляясь за него. — Слава богу! — На одно благословенное мгновение она прильнула к его широкой груди. И когда наконец она подняла на него свои растерянные глаза, он схватил ее за руки.
— В чем дело, — сурово спросил он, — что ты делаешь здесь?
Однако облегчение, которое она испытала, увидев его, было слишком большим. Слезы хлынули из ее глаз.
— Мадам Жассерон… — начала она, всхлипывая.
— Пошли в машину! — скомандовал он, поддерживая ее.
Когда он сел рядом с ней, Викки наконец сумела взять себя в руки. Она быстро рассказала ему о мадам Жассерон. Он слушал, мрачно нахмурившись.
— Я не имела представления о том, что вы вернулись, — произнесла она в конце.
— Я приехал сегодня рано утром, услышал о железнодорожной катастрофе и примчался сюда. Большинство пассажиров удалось извлечь из-под обломков, и сейчас здесь достаточно врачей и медицинских сестер. Что все же сказала акушерка?
— Она сказала, что роды очень трудные и она не хочет брать на себя ответственность.
— Это звучит не лучшим образом. Сколько времени идут схватки у мадам?
— Всю вчерашнюю ночь и сегодняшний день.
Он тут же включил зажигание, и они отъехали.
Викки положила ладонь на его рукав:
— Сара здесь. Я не могу ее бросить. Месье Жассерон где-то неподалеку, он приехал на своем грузовике.
— Вашу машину можно забрать позже. Нельзя терять ни минуты, если только уже не поздно!
С этими словами он прибавил скорости. Викки оставалось только крепче держаться за сиденье, поскольку они ехали так быстро, будто за ним гнался сам дьявол.
— Будем надеяться, что трасса свободна, — сказал он, когда машина уже отмахала несколько миль.
Дорога была свободна. Когда доехали до фермы, Викки чувствовала себя истерзанной и разбитой. Акушерка открыла дверь, и лицо ее просветлело, когда она увидела их.
— О, месье! Я так рада вас видеть!
— Что идет не так? — потребовал он ответа.
— Все. Ребенок быстро продвигается, но он идет плечом, уже видна ручка.
— Боже мой! — воскликнул он. — Значит, слишком поздно. Ребенок будет мертвым.
— Но у него все еще бьется сердце, — возразила акушерка. — Вот почему я считала, что мадам лучше всего отправиться в больницу, чтобы ей сделали кесарево сечение!
Ги нахмурился:
— Кесарево сечение исключается. — Он пытливо посмотрел на напряженное лицо акушерки и жестко спросил: — Сможете сделать анестезию?
Она кивнула.
— Тогда быстрее! Будем надеяться, еще не все потеряно!
Наверх почти мгновенно была принесена горячая вода, и Викки, заставив свои колени не дрожать, села на кухне в ожидании. Она закрыла глаза. Она была сейчас словно вне времени и пространства, однако ее сердце уже оплакивало ребенка мадам Жассерон.
Снаружи бушевал мистраль. От усталости Викки стало мерещиться, что она видит мадам Жассерон, которая делает последние приготовления к вечерней трапезе, и ее мужа, появившегося у нее за спиной и пытающегося поцеловать ее в шею. Месье наполнял дом песнями, вальсировал со своей женой и нес колыбель и сиял от счастья.
Слезы навернулись ей на глаза, когда она вспомнила, что пожелала мадам Жассерон легко разрешиться от бремени. Это было в тот день, когда они отправились в хлев, чтобы взглянуть на козленка Нанетты. Но все оказалось совсем не так легко. Все шло неправильно с самого начала, и даже мистраль был против нее. И бедный месье Жассерон, который думает, что все будет хорошо, потому что здесь акушерка и Викки, остался помогать жертвам железнодорожной аварии. Но ему хоть не приходится испытывать ужас ожидания того, что может произойти.
Ветер все свистел и выл. Она взглянула на часы. Четыре. Еще два часа, прежде чем он прекратится. В противном случае он будет бушевать еще три дня. Говорят, так всегда бывает. Но какая разница, сколько времени это будет продолжаться? Несчастье уже случилось, и она ненавидит этот ветер и всегда будет его ненавидеть за то зло, что он причинил мадам Жассерон.
Вдруг кто-то вошел, и Викки поднялась на ноги. Это был Жассерон. Он закрыл дверь и прислонился к ней. Он выглядел усталым и измученным.
Он прокашлялся, прежде чем произнести со слабой улыбкой:
— Я собирался помогать, пока не прибудет другая помощь, но вы знаете, как бывает в таких случаях. Я отвозил домой людей, которые живут близко и которые не были сильно ранены. Как она?
Викки поперхнулась. Она знала, что жестоко внушать ему пустую надежду. Но попыталась говорить, однако не смогла произнести ни слова. Все, на что она была способна, — это молча покачать головой,
