Евреи и Евразия

населения из евсекций любят подолгу, скучно и напыщенно ораторствовать на тему о воспоминаниях из недавнего прошлого, столь жестокого и несправедливого к этой забитой и нищей массе, доведенной именно сейчас, в результате «удавшейся» революции, до положения поистине кошмарного и непредставимого. Но все это делается больше по служебной обязанности и по привычке; в глубине же души, в каких-то остатках совести такой «строитель социализма» не может не быть до известной степени смущен тем обстоятельством, что, происходя сам в очень многих случаях (для еврейской части коммунистической массы позволительно будет сказать — в большинстве случаев) из среды отнюдь не пролетарской, он не может приложить столь фанатично им боготворимого марксистского метода к объяснению жизненного пути своего собственного и столь многих ему подобных. Явление фанатической преданности коммунистической утопии со стороны сыновей фабрикантов, банкиров и ростовщиков именно для нас, которым материалистическая доктрина не только религиозно-нравственно отвратна, но и теоретически предстает как нечто ложное и надуманное, и ценящих как раз реальность идеалистической стороны человеческой природы и характера, — именно для нас оно еще само по себе не заключало бы в себе невозможного или необъяснимого, представляясь неким запоздалым аналогом старого дворянства. Но в том-то и дело, что вся нравственная отвратительность описываемого явления заключена здесь вовсе не в сомнительности персонально-классового происхождения того или другого коммуниста, а в полной, кричащей несогласованности его утопических теорий с типично буржуазным личным образом жизни. Но внутри Советской России специфически еврейские явления этого рода тонут в море всероссийской свистопляски сов-буржуазного и нэпманского разгула; поэтому указываемое противоречие между догмой искренно исповедуемой лжерелигии и житейски-бытовым обликом ее адепта с гораздо большей частотой своего классического образа может быть наблюдаемо здесь, за границей, на учащейся еврейской молодежи как из Сов. России, так и в гораздо больших количествах из лимитрофных государств и на еврейских служащих, которыми забиты всяческие полпредства и торгпредства. Здесь — и притом отнюдь не только в совести самих обладателей марксистского «миросозерцания» в счастливом соединении с недурными карманными средствами — вхождение в разного рода комсомолы, межрабкомы и прочие т. п. организации вовсе не несовместимо с правом вести широкий «буржуазный» образ жизни. Что замечательнее всего, яркое, кричащее противоречие, здесь обнаруживаемое, отнюдь не расхолаживает их даже действительно бедняцкого и пролетарского происхождения и состояния товарищей, и мы наблюдаем здесь повсеместное проявление совершенно непонятной широкой терпимости, вопреки и принципам коммунизма, и практике обожаемой коммунистической власти внутри России. Здесь положительно можно видеть преодоление классической марксистской догматики с постулируемой ею непроходимой пропастью между классами и состояниями в результате отчужденности и антагонизма материальных интересов, на путях некоторого нового явления, которое, кажется, без особых натяжек может послужить неожиданной и курьезной иллюстрацией к устанавливаемому и выдвигаемому евразийством принципу идеократии. Конечно, в большей степени это явление, лишь на первый взгляд кажущееся странным, может быть введено в общие рамки снисходительного и более чем терпимого отношения к воинствующему коммунизму, проявляемого, например, здесь, на Западе, в кругах явно и беспримесно «буржуазных», от которого опять-таки, наверное, переворачиваются в гробу кости старого Маркса. Будучи совершенно необъяснимо с точки зрения ходячей теории марксизма и даже являясь для нее известного рода experimentum crucis, оно заключает в себе мало удивительного для наблюдателя; вооруженного широкими культурно-историческими обобщениями, выдвинутыми шпенглерианством и евразийством и ставящими и буржуазность и социализм внутрь одних и тех же скобок заполонившего весь Запад фаустовско-европейского, эпигонствующего мещанства.

Тем не менее явление исповедания одних и тех же воззрений, да еще в такой фанатически- исступленной форме, на сущность общественно-экономических и политических отношений со стороны людей, причисляющих себя к экономически весьма различным группам и классам общества, а также факт сравнительно весьма мирного и взаимно-снисходительного общественного сожительства главных идейных течений среди еврейской периферии, хотя принципиально очень сильно расходящихся; далее, неспособности всех их одинаково воспринимать катастрофическую трагичность переживаемой эпохи, глубину и широту ее сдвигов — все это только для поверхностного взгляда должно представляться чем-то положительным и достойным подражания со стороны других народов (подобные голоса приходится иногда слышать). На самом же деле оно свидетельствует о полном нравственном и умственном оскудении и опустошении еврейской души, об утрате ею способности к зрячему и решительному различению, о позорном рабстве ее у лживой и человеконенавистнической утопии, о полном отходе на самый задний план ее сознания важнейших религиозных и культурно-исторических проблем нашего страшного настоящего. Проявляющееся вовне национальное единство и спайка есть, может быть, вещь весьма почтенная и заслуживающая всяческой похвалы, но обнаруживающаяся в столь наивных и элементарных формах сила «голоса крови» слишком громко свидетельствует о том, что, несмотря на свой неистово-шумливый коммунистический, демократический или сионистский — смотря по обстоятельствам — фанатизм, бескрылая, дряблая душа периферийного еврея вследствие основного порока ее религиозной природы не способна ни на сильную любовь, ни на сильную, мужественную и зрячую ненависть. Ей не по плечу настоящее, героическое увлечение важною и значительной идеей, требующей от своих приверженцев не только великих усилий и преодолений, но и тяжелейшей, может быть, жертвы, мыслимой в жизни человека: отхода и отчуждения от близких, домашних и единокровных его во имя властно зовущего в сторону от них идеала, во исполнение одного из самых трагических заветов Библии (Матф. X, 35, 36).

На взгляд наблюдателя, эта духовная инертность, несмотря на внешнюю экспансивность и суетливость, столь часто нас неприятно поражающую в еврее вообще, а в периферийном — в особенности, только накладывает новые сочные мазки на старый, давно всем известный и приевшийся портрет последнего; она придает правдоподобие и обоснованность попытке кратко охарактеризовать его во всей полноте его серого, безблагодатного явления, как существо поистине вечнокомическое. Это вечнокомическое в существе еврейско-периферийного типа часто ошибочно принимается за некоторое подобие элемента трагического — как вследствие необычности сочетания комичности с вечностью, так и вследствие неправильного и неразборчивого перенесения на его трафаретную, лишенную положительного содержания и определенной биографии личность идей и реминисценций, навеваемых созерцанием действительно и имманентно трагической судьбы религиозного и исторического еврейства.

Проявляя в гипертрофированных размерах все ту же мощь национальной спайки и «голоса крови», те представители еврейской периферии, которых их собственные официально проводимые взгляды и воззрения не поставили за пределы возможности общения с русской некоммунистической интеллигенцией, всячески пытаются представить максималистско-утопическое неистовство, явленное нашими соплеменниками в процессе и осознании революции, как результат многолетнего и систематического правового гнета, этого действительно исполненного чувства безвыходности и обреченности окаменения, в котором держал периферийного еврея грозный василиск довоенного самодержавия. Нет сомнения, что известная часть этого явления, если отвлечься от глубины его идейного захвата и от широты его количественного размаха, может быть объяснена и понят в силу печальных ассоциаций прошлого. Но успокоиться на подобном однобоком и недостаточном объяснении, оставляющем далеко в стороне настоящую, глубинную суть дела, не может и не должен никакой еврей, не желающий быть сопричисленным к прозаическому ордену еврейской периферии и дорожащий тем, что есть истинно ценного и непреходящего в религиозно-культурном и историческом наследии его многострадального народа. Такой еврей должен прежде всего признать, что ряд ошеломляющих метаморфоз, претерпленных традиционным нравственно-бытовом ликом периферийного интеллигента, именно своей неожиданностью, своим появлением в полном смысле ex abrupto, ставит непреодолимые препятствия на пути всякой попытки связать его некоторым причинно-следственным рядом со всем известными явлениями хронологически недавнего прошлого. Ибо принципу е nihilo nihil fit подвержена, прежде всего, именно всякая внешне- каузалисгическая прагматика наличной данности, от которой ускользает смысл и объяснение явлений, аналитически несводимых к исходной группе исходных феноменов и в ней вперед не заданных. Мы выше постарались показать, какое разнообразие отрицательных и отвратных черт, прежде, казалось, ему абсолютно чуждых, выказал периферийный еврей в своем активном и даже пассивном соучастии в процессе революции. Черты эти мы поэтому всецело исключаем из области возможности какого бы то ни