историю?
Ронан зло усмехается.
— А тебе пришлось бы по вкусу, если бы я рассказал о наших собраниях, ночных походах, да обо всем, чего уж там мелочиться? Вы могли бы помочь мне во время суда. Но вы меня бросили. О, я на тебя не в обиде!
— Я испугался, — прошептал Эрве. — Я не думал, что все пойдет так ужасно.
— Ты хочешь сказать, что не принимал всерьез наши действия?
— Да. Именно так. И видишь ли… Я хочу быть с тобой совершенно откровенным. Когда я навестил тебя в тюрьме… Все, что ты мне рассказал… о Катрин… о Кере… все это меня обескуражило… Поэтому я и не стал больше приходить. Но сейчас все позади. Все в прошлом.
С улицы несется автомобильный гудок.
— Господи! Это Иветта! Она теряет терпение.
Эрве подбегает к окну, сложной мимикой что-то изображает поджидавшей внизу девушке, затем тычет пальцем в часы, давая понять, что он не забыл про время, после чего с озабоченным видом возвращается назад.
— Извини, старик. Сам видишь, какая она у меня.
— Если я тебя правильно понял, — отвечает Ронан, — ты хочешь сбежать… Опять.
Эрве садится. Пожимает плечами.
— Можешь наорать на меня, если тебе это облегчит душу, — предлагает он. — Только поторопись. Ты хочешь о чем-то меня попросить? Тогда давай!
Они чуть ли не враждебно смотрят друг на друга, но Ронан идет на мировую. И насмешливо улыбается.
— Я напугал тебя. Мое желание написать книгу, похоже, тебя совсем не обрадовало. Могу представить себя на твоем месте. Успокойся. Это всего-навсего задумка. Я не намерен выяснять отношения с моими старыми соратниками. Но мне надо попросить тебя о двух вещах, две маленькие просьбы. Во- первых, я бы хотел иметь фотографию могилы Катрин. Ведь она… умерла уже после того, как меня арестовали. А сейчас ты сам видишь, в каком я состоянии. До кладбища мне не добраться. А к кому я могу еще обратиться за помощью? Не к матери же. Ты можешь представить ее с фотоаппаратом перед могилой? Особенно этой! Со стыда умрет.
— Можешь на меня положиться. Сказано — сделано.
— Спасибо… А вторая просьба… Мне хотелось бы иметь адрес Кере.
Тут уж Эрве рассердился.
— Вот это нет! — восклицает он. — Опять твои штучки-дрючки! И где, по-твоему, мне его искать. А? Давным-давно он здесь не живет.
— Найди его. Это не должно быть особенно сложно.
— А зачем тебе его адрес? Собираешься написать ему?
— Сам еще не знаю. А почему бы и нет?
Снова раздается звук клаксона, на этот раз более протяжный. Эрве встает. Ронан удерживает его за рукав.
— Ты должен это сделать. Должок за тобой… — говорит он скороговоркой, будто стыдясь своих слов.
— Ладно. Согласен. Ну давай, до скорого и лечись хорошенько.
Ронан сразу успокаивается и заметно веселеет. И, когда Эрве доходит до двери, бросает ему вдогонку:
— И что у тебя за тачка?
— «Порше».
— Везунчик!
Пожилая женщина поджидает гостя возле лестницы.
— И как он вам?
— Не так уж плох.
— Похудел очень.
Она спускается по ступенькам маленькими шажочками, не пропуская Эрве вперед.
— Вам повезло. С вами он был разговорчивее, чем со мной. — (Вздыхает.) — Характером вылитый отец. Вы еще собираетесь навещать его?
— Думаю, да.
— Только ему нельзя много разговаривать. Это его утомляет.
И, как монастырская привратница, она провожает его до выхода и бесшумным плавным движением закрывает за ним дверь. Иветта прихорашивается.
— Ну что это такое? Три минуты, называется…
Губы вытянуты трубочкой перед зеркальцем.
— И заметь, — добавляет она, — вид у тебя еще тот!
Эрве не отвечает. Он резко трогается с места и едет к вокзальной площади, лихо обгоняя других.
— Осторожнее! — протестует Иветта.
— Извини! Это чертов Ронан достал меня.
Он притормаживает, ловко припарковывает машину перед рестораном «Дю Геклен» и помогает девушке выйти. Швейцар распахивает дверь. Многозначительно улыбается. Эрве их завсегдатай. Метрдотель услужливо указывает им на столик, уютно расположенный в сторонке.
— Все, можно расслабиться, — вздыхает Эрве. — Я уже вполне ничего.
— А что случилось? Вы повздорили?
— Нет, не совсем так.
— Расскажи.
Иветта наклоняется к мужчине, ласковая и кокетливая.
— Не тяни. Ты мне сказал только, что это твой приятель, вышедший из тюрьмы. Я жду продолжения!
— Официант! — зовет Эрве. — Два мартини.
Он кладет руку на руку своей спутницы.
— И что он такого сделал? — не унимается та. — Стащил чего-нибудь?
— Убил, — шепчет Эрве.
— Ой, какой ужас! И ты встречаешься с таким типом?
— Мы были раньше близкими друзьями.
— Когда?
— Лет десять назад. И даже раньше. Учились вместе в лицее, с шестого до выпускных на филологическом, а потом поступили на один факультет. Я им восхищался тогда.
— Почему? Ты ведь, наверно, был не глупее его.
Официант приносит мартини. Эрве поднимает бокал и задумчиво его рассматривает, будто хочет найти в нем ответ на вопрос.
— Это сложно объяснить. Ронан такой человек, что притягивает тебя и одновременно отталкивает. Когда ты с ним рядом, то соглашаешься со всем, что он делает и говорит. Но стоит остаться одному, как твое мнение сразу меняется. Он будто какой-то спектакль играет, и ты вслед за ним влезаешь во что угодно, а потом уже говоришь себе: «Вот дурость-то!» Нас было четверо или пятеро, кого он облапошил со своей идеей создания Кельтского фронта.
— А что это такое — Кельтский фронт?
— Маленький союз, каких сейчас навалом. «Бретань — бретанцам!», ну ты понимаешь. Однако все- таки это зашло слишком далеко. Не представляю, каким образом, но Ронан доставал деньги и даже оружие. Если он что-то вбивает себе в голову, то может на все пойти. А нам, дуракам, казалось, будто мы в войну играем или в сыщиков. Но только не ему. Нет, трах-тибидох! Давай раздавай листовки, клей всякие воззвания.
— Это, наверное, увлекательно.
— До поры до времени. Когда мы начали взрывать трансформаторные будки и дубасить полицейских,
