Булгакова Инна
Солнце любви
Смерть и Время царят на земле,
Ты владыками их не зови;
Все, кружась, исчезает во мгле,
Неподвижно лишь солнце Любви.
Владимир Соловьёв
1
Недвижная духота июльского вечера внезапно взорвалась огненным столпом — под таким символическим знаком состоялось их знакомство.
Петр Романович вышел на галерейку — своеобразный общий балкон для жильцов последнего четвертого этажа, — услышал сбоку, справа, возглас: «Вот это скорость!», увидел мчавшийся по параллельному переулку — в тупик! — черный автомобиль. В следующие секунды все кончилось: автомобиль врезался в краснокирпичную стену старинной крепчайшей кладки и после громоподобного удара, после молниеносной паузы превратился в пылающий факел, из сердцевины которого вознесся нечеловеческий вой.
- Господи! — закричал Петр Романович. — Водитель не знал про тупик!
Тот же незнакомый голос возразил:
- Стена видна издали, успел бы затормозить… Самоубийство?
- Может, спасался от погони?
Может, и так, но в обозримом пространстве других машин не было видно, лишь пешеходы сбегались к задней стене некоей иностранной фирмы, словно насекомые на огонь; везде распахнулись окна, проявились лица, завизжала милицейская сирена; и дальнейший разговор двоих свидетелей на галерейке происходил на растревоженном фоне знаменитого на весь мир московского пятачка — между Никитской и Садовым, в районе Патриарших прудов.
Петр Романович, захваченный зрелищем, мельком взглянул поверх низенького железного парапетика, разделяющего галерейку на соседские секторы, и как-то содрогнулся душевно: юная красавица, приоткрыв алый рот, следила за происходящим. Поистине ренессансный образ — тяжелая чаща рыжих волос, влажная розово-смуглая кожа, глаза голубые, точнее — бирюзовые, ноги босые, обнаженные руки вцепились в перильца, обольстительное тело в белом хитоне (банном халате, но слова слагались в античном стиле), словом, из волн Боттичелли, то есть прямо из ванны…
- Вы откуда здесь?
- Что? — И она обратила внимание на стоявшего рядом мужчину, и словно смутилась. — Я здесь живу.
- Простите, это квартира моего дяди.
- Да? Ну так я у него снимаю, со вчерашнего дня. Смотрите, пожарники приехали!
Евгений Алексеевич Острогорский, родной дядя Петра по отцу, жил с семьей поблизости на бульваре, в квартире тестя. Известный в криминальных кругах адвокат, безусловно процветающий («Плутократов защищающий», — обличал зятя старорежимный дед, сбежавший из «международного Вавилона» на лоно природы, на дачу), в деньгах не нуждался, и жилье в Копьевском переулке служило студенческой берлогой для адвокатского недоросля.
- Вы студентка? — Как ни захвачен был Петр Романович громом катастрофы, соседка задела его не меньше, но по-другому, конечно.
- Еще нет, но собираюсь.
- Подружка Ипполита?
- Кто это?
- Как ни странно, мой двоюродный брат.
- Почему «странно»?
- В сыновья годится, в этом году только восемнадцать исполнится.
- А мне двадцать уже.
- А мне тридцать четыре. Петр Романович. — Он учтиво поклонился.
- Варвара Юрьевна. — Девушка присела в глубоком «придворном» реверансе; движения ее и жесты были столь же совершенны, как и внешность.
«Неужели?.. — промелькнуло вспышкой раздражение. — Неужели это дорогая игрушка для дядюшки? До сих пор таких отклонений от семейной стези за ним не наблюдалось…» По привычке анализировать каждый свой душевный «изгиб», Петр Романович тотчас отметил: «Гнусно и глупо завидую!» — и хотел было благоразумно ретироваться, но красавица воскликнула нервно:
- Не представляю!
- Что?
- Как это возможно? Через секунды ты умрешь… по своей воле!
- Пьяный, должно быть, или наркоман.
- Случается, и нормальные… Я б, наверное, не смогла.
- Правильно, здоровая реакция.
- Вы доктор, да?
- Преподаватель.
- В школе? А по какому?
- Не в школе. По такому: философия.
- Ничего себе! Вы бы смогли добровольно умереть?
- Ни при каких условиях.
- Ой, не зарекайтесь, иногда жить страшно.
- Вам? — Он с новым любопытством вгляделся в необыкновенное лицо ее; даже разговаривать не хотелось, лишь глядеть — не наглядеться. — Вам страшно?
- Мне надоело быть красавицей, — сказала она без улыбки, без кокетства; он поверил. — Я тоже человек.
- Да кто же вы такая? Я имею в виду… — Петр Романович запнулся, но разговор пошел такой откровенный, что называется, задушевный. — За сколько долларов вы сняли трехкомнатную квартиру в центре столицы?
- Ну, прямо следователь. Всего за двести пятьдесят, цены после прошлогоднего августа упали.
- Всего за двести пятьдесят? Дешевка.
Он не понял, уловила она иронию или нет; ответила отвлеченно:
- Раньше такая стоила бы до тысячи, но ведь кризис, знаете.
- У нас вечный кризис, последний всплеск на мне уже мало отразился.
- Вы такой богатый?
- Такой бедный.
После паузы девушка сочла нужным пояснить:
- У меня папа новый буржуа.
- А, и он тут поселился?
