Норман Спинрад
Сорняк времени
Я, искра разума, которая является моим сознанием, обитаю там, где не существует ни места, ни времени. Объективная продолжительность моей жизни — сто десять лет, но судя по моему сознанию, я бессмертен — ощущение того, что я себя ощущаю, никогда не может прекратиться. Я и младенец, и ребенок, и юноша, и очень дряхлый старик, умирающий на чистых белых простынях. Я — все эти люди одновременно, всегда был ими всегда буду ими в том месте, где обитает мой разум в вечном моменте, отделенном от времени.
Моя вечность — сто десять лет. Моя жизнь похожа на биографию в книге: неизменная, ивариантная, ограниченная по длине, бесконечная по продолжительности. 3 апреля 2040 года я рождаюсь. 2 декабря 2150 года я умираю. Все события между этими датами пролетают в одно мгновение. Говорят, что я передвигаюсь вдоль них вперед и назад по собственной воле, вечно проживая каждое их них снова и снова и снова. Даже это не настоящая правда. Я переживаю каждый момент из моих ста десяти лет одновременно, раз и навсегда.
…Как мне все вам рассказать? И сможете ли вы меня понять? Наш общий язык базируется на концепциях времени, которые у нас различны. Для меня время не существует таким, каким вы его представляете.
Я не продвигаюсь последовательно от момента к моменту подобно слепцу, ощупью находящему путь в туннеле. Я обитаю во всех точках туннеля одновременно, и глаза мои широко раскрыты. время для меня в определенном смысле то же самое, что для вас пространство, поле, по которому я могу двигаться более чем в одном направлении.
Ну как же мне рассказать? Да и поймете ли вы меня? Мы, все мы — люди, рожденные от женщин, но в каком-то смысле у вас со мной меньше общего, чем с обезьяной или амебой. Но я д о л ж е н както все вам рассказать. Для меня уже слишком поздно будет слишком поздно было слишком поздно. Я попался в этот вечный ад и никогда не смогу из него выбраться, даже в смерть. Моя жизнь неизменна, инвариантна, потому что я съел Темп, Сорняк Времени. Но вы не должны этого делать! Вы обязаны меня выслушать! Обязаны понять! Вырвите Сорняк Времени с корнем! Я должен попробовать рассказать вам все по-своему. Бессмысленно пытаться начать с начала. Начала нет. И конца нет. Лишь значимые области времени. позвольте мне описать их. Возможно, вы сможете меня понять…
8 сентября 2050 года. Мне десять лет. Я в кабинете доктора Фиппса, директора психиатрической клиники, в которой провел последние восемь лет. 12 июня 2053 года они наконец поймут, что я не сумасшедший. Это будет все, что они поймут, но этого окажется достаточно, чтобы выписать меня. Но 8 сентября 2050 года я все еще в клинике.
8 сентября 2050 года — день возвращения первой экспедиции к Тау Кита. Их прибытие показывают по телевизору, вот почему я в кабинете директора и смотрю телевизор вместе с ним. Именно из-за этой экспедиции я и нахожусь в госпитале. Я болтал о ней все предыдущие десять лет. Я требовал, чтобы корабль подвергли карантину, привезенные образцы растений уничтожили и не позволили им расти в почве Земли. Большую часть моей жизни эти слова принимали за очевидный симптом шизофрении — в конце концов, корабль стартовал лишь 12 июля 2048 года, а возвращался сегодня.
Но 8 сентября 2050 года они пребывали в ожидании. Об этом дне я бормотал, едва появившись из материнского лона, и он настал. И вот я наедине с доктором Фиппсом наблюдаю, как на телеэкране изображение корабля садится на изображение огромного бетонного поля.
— Заставьте их понять! — кричу я, зная, что это безнадежно.
— Остановите их, доктор Фиппс, остановите! — Фиппс смотрит на меня с тревогой. В его голубых глазках проявляется смесь жалости, смущения и страха. Он очень хорошо знаком с историей моей болезни. Пухлая папка, заполенная записями сотен сеансов терапии, лежит рядом с портативным телевизором на его столе. В каждой их этих записей отмечен один и тот же день: 8 сентября 2050 года. Я снова и снова иснова повторял одну и ту же историю. Корабль отправится к Тау Кита 12 июля 2048 года. Экспедиция обнаружит, что у звезды двенадцать планет… Лишь единственная из них — пятая — окажется подобной Земле, на ней найдут растительную и животную жизнь… Экспедиция привезет с собой образцы и семена небольшого растения с зелеными листьями и маленькими пурпурными цветками… Растению дадут название «tempis ceti»… Позднее его станут называть Темп… И прежде, чем свойства этого растения полностью поймут, его семенa какимто образом распространятся и Темп начнет процветать на Земле… Где-то и отчего-то люди начнут есть листья Темпа. И станут изменяться. Они начнут говорить о будущем, и их станут считать сумасшедшими — пока не начнут наступать те будущие события, о которых они говорили…
Затем растение будет объявлено все закона как опасный наркотик. поедание его листьев приравняют к преступлению… Но, как и любой запретный плод, Темп будут продолжать есть… И в конце концов поедатели Темпа станут самыми разыскиваемыми преступниками в мире. Все правительства Земли станут пытаться вытянуть из их свихнувшихся мозгов секреты будущего… Все это записано в истории моей болезни, с которой доктор Фиппс знаком. Восемь лет она считалась на удивление упорной навязчивой идеей.
Но сегодня 8 сентября 2050 года. Как я и предсказывал, корабль с Тау Кита вернулся. Опускается пандус, экипаж начинает выходить, а доктор Фиппс смотрит на меня застывшими глазами. Я вижу, как напрягаются мышцы его челюстей, когда капитана обступают репортеры. Это высокий, худой человек, в руках у него небольшой мешок.
Репортеры обступают его со всех сторон, и капитан смущенно качает головой. — Позвольте мне сначала сделать короткое сообщение, — решительно говорит он. — А вы поберегите силы на остальную команду.
Телеэкран заполняет узкое, с четкими чертами бледное лицо капитана. — Экспедиция оказалась успешной, — говорит он. — В системе Тау Кита обнаружено двенадцать планет, пятая из них подобна Земле, на ней есть растения и примитивные животные. Очень странные там животные…
— А что же в них странного? — выкрикивает репортер. Капитан хмурится и пожимает широкими плечами. — Ну, хотя бы то,что все они вроде бы травоядные и питаются одним из видов растений, доминирующим в местной флоре. Никаких хищников. И нетрудно понять, почему. Не знаю, как бы вам получше объяснить, но похоже, что каждое животное заранее знает, что сделает другое еще раньше, чем оно это задумает. И то, что собираемся сделать мы — тоже. У нас ушло чертовски много времени на сбор образцов. Нам кажется, что это как-то связано с тем растением. Оно делает нечто странное с чувством времени.
— На основании чего вы это утверждаете? — спрашивает репортер.
— Видите ли, мы скормили это растение лабораторным животным. И с ними, кажется, что-то случилось. Их стало буквально невозможно поймать. Впечатление такое, будто они живут в некоем моменте будущего, или что-то в этом роде. Вот почему доктор Ломинов назвал это растение «tempis ceti».
