тобой Сергею в запальчивости, ты даже считал, что, не желая того, мог подтолкнуть его к гибели. Не вини себя. Ярославцевы, как все интеллигенты, совестливы — через тебя тогда заговорила, мне кажется, именно родовая совесть. Ген совести когда-нибудь тоже откроют. Без него, я уверена, человечество бы не выжило, в гене совести есть какой-то высший смысл, может быть, именно он и является первым именно человеческим геном!
Давай простим себя. Простим за все.
И простим время.
Артем, когда ему было пять лет, как-то сказал: “Мама, я знаю, люди — игрушки Бога”.
И я стала думать о Боге. И придумала сыну такую вот историю. (Тебя, наверное, удивит, что твоя сестра, растолстевшая домохозяйка, рассуждает на тему Бога? Кошка, которую научили говорить! Но не воспринимай все, что я напишу, слишком критично.)
В медицине есть такой эффект — плацебо. То есть пациент верит, что лекарство, которое ему дают, очень эффективное средство от его недуга. Он пьет это лекарство
— и выздоравливает.
note 348 И я подумала: в древности, когда мир был полон опасностей (он и сейчас таков!), люди придумали для себя духовное плацебо — сначала это были маленькие божки, которые помогали потому, что общая вера в них всего рода была сильна. Помогала психическая сила веры. Но потом они ощутили, что эти божки маленькие, а вот если много людей будут верить в одного Бога — он станет гораздо сильнее. Так и получилось. Вера становилась все сильнее — она помогала и спасала. Она хранила. Эффект плацебо работал.
Но цивилизация, которая назвала свою веру Богом, все-таки погибла.
Ведь параллельно она невольно создала и анти-Бога. Он был вызван в мир их негативными эмоциями — энергией страха, ужаса, агрессии, которые подталкивали людей к сомнению в существовании Доброго Начала, Бога. И сомнение, все разрастаясь, наконец обособилось от веры в Бога, став его противником. (Обрати внимание, как ослабляет наши силы любое сомнение!)
Дух веры и Дух сомнения остались одни, когда древняя цивилизация погибла.
Дух сомнения не нуждался в людях — этих слабых двуногих существах, вера которых в своего Бога развила их разум. Он стремился опять раствориться во Вселенной — среди таких же темных энергий. Ему было скучно быть.
Но Богу-духу было радостно бытие. И в благодарность или оттого, что энергия его была созидательна, он решил создать новый мир и стал Богом-творцом. Ведь в начале было Слово. А что такое слово? Это имя, это замысел, это образ, это облеченная в словесную форму вера.
Теперь ты понимаешь, почему люди так боятся искусственного интеллекта? Ведь они иногда чувствуют, что их судьбы во власти Бога, которого когда-то создали их предшественники.
Но Бог давно свободен от человеческой веры и человеческого воображения. Мы, нынешние люди, его дети. И потому он Бог-отец. И каждый человек, который силой
note 349 своей великой веры приближается к нему, способен стать Богом-сыном.
Вот такая сочинилась у меня Рождественская сказка для Артема. Правда, он, выслушав ее, сказал: “Ма, а я все равно уверен, что без инопланетян не обошлось”.
Он, кстати, мечтает стать изобретателем.
Что касается наших новостей, они таковы: брат мужа, Артем Аркадьевич, снова попытался жениться, но в последний момент все распалось. Денис утверждает, что изза меня. Но, честное слово, я совершенно здесь ни при чем! А вот Тома, вдова Сергея, в свои пятьдесят вышла замуж! За охранника, который когда-то работал с Сергеем вместе. Кстати, их бывший шеф теперь отвечает за строительство нового международного аэропорта. Старая Серафима обожает Дашку, но ей не нравится парень, с которым у Даши «семейная жизнь»: у них не было денег на свадьбу. Парень действительно из небогатой интеллигентной семьи, но очень толковый, способный к науке. Мура, ставший со своей пергидрольной красавицей-женой толще в два раза, тому, что он физик, наоборот, сильно рад, но очень недоволен, что его дочь живет нерасписанной. У него, кстати, сынишке три года. Сейчас у богатых в моде поздние дети. Мура больше всех настаивает на регистрации. И обещает “закатить свадьбу” всем на зависть.
Как Юлька?
Поздравляю ее и тебя с Рождеством. Твоя сестра Н.»
* * *
Дмитрий, как всегда, обрадовался моему приходу. Но я поймала себя на том, что, когда я чувствовала себя женщиной, у которой любящий стабильный муж и хороший дом, мне легче было смотреть на Дмитрия как просто на старого друга, а теперь я, войдя, сразу начала подозревать, что у него все-таки разгорелся роман с его соседкой Светланой. Нет, так дело не пойдет — иначе рыбка вильнет хвостиком, а я точно останусь у помятого Чери навсегда.
note 350 Какое мне дело до его женщин? Лучше мне верить в его монашеский образ жизни. Так спокойней.
Но он, легко угадывая мои мысли, сказал:
— Представляешь, Светлана, моя соседка по подъезду встретила мальчика, с которым в школе у нее была первая любовь.
— И он ее не узнал?
— Узнал, и теперь они живут вместе. Она очень похорошела.
— Так не бывает!
— Выходит, что бывает — если намеренье такой силы, что способно развернуть время. Он стоял у окна, красивый, чуть сутуловатый мужчина.
— Ты настоящий художник, Митя.
— Художник в мире — это просто знаковая фигура, — ответил он, смотря не на меня, а в окно, — просто символ свободы…
Я подошла к нему и встала рядом.
— Ты можешь сделать невозможное возможным, например, перенести на полотно воздух!
— А вот и Светлана! И ее овеществленная мечта. — Он улыбнулся и взмахнул рукой, как волшебной палочкой, пристально глядя вниз. И мой взгляд тоже спустился — чтобы тут же отпрянуть. Но я заставила себя досмотреть эту картину до конца: к машине шла счастливая пара — длинноногая женщина с распущенными каштановыми волосами и полноватый мужчина, движения их напоминали плавный танец…
— Это мой морж, — сказала я тихо. — Василий Николенко. То есть… бывший муж. * * *
Дмитрий бродил по городу с Натальей, приехавшей вместе с ним на свадьбу его сестры, своей тезки. Она, конечно, интересовалась не архитектурой, а недвижимо
note 351 стью, а он чувствовал себя так, будто оказался персонажем романа, когда-то написанного им самим. И перечитывая книгу, встречая самого себя прежнего, почти незнакомого, он испытывал ту щемящую грусть, какую обычно вызывает собственная детская игрушка, найденная через много лет на старой даче…
Впрочем, особых архитектурных шедевров здесь и не было: город и раньше казался ему всего лишь сердцевиной розы железных, шоссейных и воздушных дорог, но отнюдь не тем обитаемым местом, которое, образуя пусть невидимую, но четкую границу с остальным пространством, дает жителям мощную иллюзию защищенности и милое ощущение живого уюта. И сейчас, всматриваясь в почти незнакомые улицы, Дмитрий снова почувствовал тот космический ветер, который, теребя его волосы, обычно сопровождал его, возможно, упорно сигнализируя художнику, как биолокатору, о какой-то значительной роли, которую этому городу предстояло сыграть в истории, но лишая домашнего тепла…
Но что-то все-таки изменилось. Возможно, бессознательно угаданный основателем города истинный
